Московский модерн в лицах и судьбах
Шрифт:
Надо сказать, что большие суммы, потраченные на пополнение коллекции, ни в коей мере не ущемляли благотворительных дел Ивана Абрамовича. Так, в Твери он построил здание театра для рабочих «Морозовской мануфактуры», которое называлось «Чайная и зал для спектаклей». На средства, пожертвованные представителями этой ветви клана Морозовых, по проекту архитектора Романа Клейна на Девичьем Поле был выстроен Институт имени Морозовых для лечения страдающих опухолями. Иван Абрамович с братом Михаилом лично внесли по 30 тысяч рублей, а всего на этот институт ими было потрачено из средств семьи 150 тысяч рублей. Сейчас в здании размещается Московский научно-исследовательский онкологический институт имени
Иван Абрамович был заметной фигурой в обществе и в разные годы принимал самое деятельное участие в производственных и общественных комитетах: директор-распорядитель «Тверской мануфактуры», директор правления Мугреево-Спировского лесопромышленного товарищества (г. Ковров), член совета Московского купеческого банка, член Московского биржевого комитета, председатель Московского купеческого собрания (1898–1899), член Российского общества химической промышленности («Руссокраска» с 1914 года), один из учредителей Российского акционерного общества коксовой промышленности и бензольного производства («Коксобензол» с 1915 года), член комиссии по рабочему вопросу при Московском биржевом комитете, два года подряд – в 1898 и 1899 – председатель Московского купеческого собрания… И крупный благотворитель: член совета «1-го тверского попечительства о бедных», член попечительского совета Комиссаровского технического училища и Московского коммерческого института, а также общества вспомоществования студентам Высшего технического училища.
Много лет Иван Морозов был одним из самых завидных женихов в Москве, но сердце его было свободно. Наконец, в 1903 году в личном плане наметились перемены: он, как тогда говорили, сошелся с хористкой из ресторана «Яр» Евдокией Кладовщиковой (сценическая фамилия Лозина), которую все звали Досей. Что ж, событие весьма заурядное: практически все девушки-хористки (почитайте рассказ моего любимого Чехова «Хористка»!) были на содержании, поэтому и репутация в обществе у них была соответствующая. Вот и Иван Абрамович не спешил обнародовать свою связь. Но влюбился по-настоящему. В июле 1903 года у них родилась дочь, которую, как и мать, назвали Евдокией, или Досей-младшей.
Человек по натуре порядочный, он разрывался между чувством и сословными предрассудками. Тут в его судьбу вмешались друзья Бахрушины: они познакомились с Досей, Верочка своим проницательным взглядом определила, что девушка хорошая, и велели ему: женись! И 27 июля 1907 года Иван Морозов обвенчался с Евдокией Кладовщиковой, и они уехали в свадебное путешествие в Европу. Позже он официально признал дочь и дал ей свою фамилию.
При всей внешней мягкости этот человек делался непробиваемой гранитной глыбой, когда дело касалось его убеждений или увлечений.
Он бросил вызов и родне и обществу, когда женился на девушке «с подмоченной репутацией» и когда, пожалуй, единственный из Морозовых перешел в православие.
Досю, Евдокию Сергеевну Морозову (1885–1959), вскоре приняли все друзья и приятели Ивана Абрамовича, а потом и многие Морозовы, и полюбили за веселый нрав и легкий характер.
В 1903 году на 33-м году жизни скоропостижно скончался старший брат Михаил. А через пять лет – по собственной глупости – уходит из жизни младший брат Арсений [6] . Иван Абрамович остается единственным продолжателем тверской ветви Морозовых.
6
Об этом подробнее в главе 3.
Серьезные переживания не мешают ему, однако, внимательнейшим образом следить за появлением новых произведений любимых художников.
Портрет Евдокии Морозовой. Художник В. Серов
Иван Морозов. Художник В. Серов
Валентин Серов, чьи картины тоже были представлены в морозовской галерее, написал в 1910 году портрет Ивана Морозова – безусловный шедевр живописца.
Кстати, Морозов первым разглядел талант в никому тогда не известном бедном художнике из Витебска Марке Шагале и купил три его картины.
Среди богатого собрания западных художников в коллекции было 50 полотен импрессионистов: Клода Моне, Ренуара, Писсарро, Дега, Сислея, Сезанна; 31 картина постимпрессионистов, в том числе Ван Гога, Гогена; авангардистов; фовистов – Матисса и др. Можно сказать, что Иван Морозов открыл России и миру художников группы «Наби» («Пророки»), создавших свой особый вариант стиля модерн. По его просьбе Пьер Боннар и Морис Дени написали картины специально для перестроенного особняка коллекционера.
Кстати, о перестройке. Как и все, что делал Иван Абрамович, он делал с размахом, привлекая лучшие силы. И в 1905 году он приглашает Льва Кекушева перестроить особняк на Пречистенке под частный музей.
Что ж, Лев Николаевич как никто другой знает, что такое элегантная простота модерна. Поэтому была безжалостно удалена лепнина с анфиладных комнат, которой так увлекалось барокко, а стены обиты полотном жемчужно-зеленого цвета, что придало залам строгий и стильный вид. Комнаты были значительно расширены, а за счет снятия антресолей высота самого большого зала увеличилась до 6 метров, так что они превратились в настоящие выставочные залы. Как в лучших европейских галереях, в крышу встраивается высокий стеклянный фонарь, через который в залы проникал солнечный свет.
Парадный Белый зал и Дубовый зал (бывшая столовая) сохранили до наших дней первоначальную, кекушевскую, отделку и обстановку. Заново, в неоготическом стиле Кекушев отделал кабинет хозяина особняка.
Для концертного зала Иван Морозов заказал серию декоративных панно на сюжет «История Психеи» уже упомянутому «набиду» Морису Дени. И в январе 1909 года художник приезжал в Москву, чтобы на месте посмотреть установку панно.
«У моего Ивана Абрамовича, – написал он в дневнике, – множество русских картин, начиная от Левитана – тонкого пейзажиста, до Сомова и Врубеля, между прочим, и Головин, среди них большой холст Малявина… Дом очень респектабельный, просторный, чистый, обставленный строго, господствуют серые тона. Много цветов, сирени, ландышей, цикламенов… Мой ансамбль панно находится изолированно, в большом, спокойном зале серого камня, с серой шелковой мебелью… Мой колорит звучит сильно…»