Московский полет
Шрифт:
ПОЛКОВНИК АЗАРЕНКО: Я думаю так, значит… Мы не будем считать подводные лодки, потому что они под водой и мы их не пересчитаем…
Тут все тридцать человек нашей делегации разразились хохотом.
ЛОЗИНСКИ: Это официальное заявление Министерства обороны?
ПОЛКОВНИК АЗАРЕНКО (ожесточенно): Да, официальное! О подводном флоте говорить не будем! Но если говорить о подводном флоте, то я вам скажу так: нужно считать не только количество, но и смотреть на качество. Если
И вот так продолжалось двадцать минут. Следить за дуэлью двух полковников было даже интереснее, чем за ходом женевских переговоров о разоружении. Потому что там, я полагаю, сухие цифры играют против сухих цифр, а здесь столкнулись два характера: сдержанно-холодный тонколицый полковник Лозински и распухший, как перестоявшее тесто, советский службист в полковничьих погонах. Даже когда Лозински ловил его на прямом вранье и говорил, что «Советский Союз имеет несколько баз на иностранных территориях – в Эфиопии, в Камрань-бэй во Вьетнаме…», Азаренко продолжал врать: «Камрань – это не военная база, это пункт технического снабжения наших кораблей». При этом он тяжело вздыхал, крякал и смотрел на нас так, словно мы и должны были защитить его от этого настырного американца. И, как ни странно, именно этот комический трюк ему помог – Макгроу вдруг перебил очередную атаку Лозински.
МАКГРОУ (издатель из Колорадо): Юджин, у нас в США многие думают, что русские параноически не доверяют свободному рынку и боятся, что климат свободы может привести к анархии. Так ли это?
ЮДЖИН ГОЛЯКОВ: Ну, я думаю, что советские люди такие же консервативные, как и все остальные. Нам нужно время, чтобы изменить психологию людей. Вот буквально на днях у нас кончилась забастовка шахтеров. Знаете, шесть месяцев назад любая забастовка казалась у нас невозможной. Перестройка была революцией сверху. Мы не видели снизу сил, способных ее поддержать.
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Но изменения уже происходят! Взять хотя бы нас, здесь сидящих. Разве мы не изменились? Я, конечно, не скажу, что мы изменились на сто процентов…
ДЭНИС ЛОРМ: А на сколько?
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ (под общий смех): Ну, я про себя могу сказать: процентов на восемьдесят я уже изменился. А вы, Юджин?
ЮДЖИН ГОЛЯКОВ: Я думаю, что дело не в личностях. Хотя вопрос этот имеет для нас особую важность. Потому что решается проблема – какие кадры должны осуществлять перестройку? Нужно ли всех прежних руководителей немедленно убрать? И если да, то где взять новых? Вот скажите, если на заводе Форда прекращают выпуск старой модели машины и начинают выпуск новой – разве они увольняют всех рабочих, которые делали старую модель? Или они их переучивают?..
И тут я не выдержал. «Ах ты сука, – подумал я, – ведь именно тебя, и генерала Быкова, и этого полковника Азаренко требовали убрать бастующие шахтеры! И это им, рабочим (а заодно и нам), вы хотите внушить, что нельзя лишать вас – восемнадцать миллионов советских паразитов-начальников – ваших погон, кожаных кресел, персональных машин и зарубежных корпунктов?» «Нет! Оставьте нас на наших местах, – кричите вы, – и, чуть переучившись, мы будем руководить перестройкой точно так же, как вчера руководили производством колючей проволоки».
ПЛОТКИН (стараясь быть сдержанным): Два месяца назад в советском журнале «Век XX и мир» была опубликована статья о КГБ. Она начиналась с того, что Сталин назвал КГБ вооруженным отрядом коммунистической партии. И журнал спрашивал: нужен ли сейчас партии вооруженный отряд и от кого партия собирается защищаться? А завершалась статья выводом о том, что сегодня КГБ является вооруженным резервом партии на случай, если гласность лишит эту партию монополии на власть. Мол, в таком случае КГБ выступит на первый план и вернет власть партийному аппарату…
Быков через стол в упор посмотрел мне в глаза, и словно разряд тока проскочил между нами. Я вдруг подумал – а ведь это он, Быков, должен был арестовывать мой фильм одиннадцать лет назад! Ну конечно! Если он возглавил теперь этот пресс-центр КГБ и занимается изготовлением фильмов, то он и раньше должен был заниматься в КГБ культурой и кинематографом! А как же иначе?
Но я уже не мог остановиться:
– …Я хотел бы узнать – а идет ли вообще какая-нибудь кадровая перестройка внутри КГБ? Или все ограничивается «моральным усовершенствованием» бывших сотрудников?
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: С удовольствием отвечу! Правда, статью в журнале «Век двадцатый…» я не читал. Сейчас так много пишут о КГБ, что даже сотрудники пресс-центра не успевают все прочесть. Но по сути вашего вопроса могу ответить. Когда мы говорим о КГБ, то, значит, теперь речь идет не о вооруженном отряде партии, а о политическом отряде партии. Как раз недавно у нас утверждалась именно эта формулировка. Таким образом, я хочу вас поправить: КГБ – это политическая организация. Правда, в определенный период нашей истории – драматический или трагический – бывало иначе. Но сейчас КГБ корректирует свои функции в системе государственного аппарата. Я могу подробно об этом рассказать, но боюсь, что мы ограничены во времени.
ЮДЖИН ГОЛЯКОВ (поспешно и услужливо): Да, времени у нас мало!
ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Но я все же доскажу до конца! Сейчас во главу угла стал вопрос о взаимодействии различных стран в борьбе с международным терроризмом. И мы предлагаем вашим спецслужбам: давайте сотрудничать, давайте вместе бороться с этой опасностью…
Тут я уловил, что генерал ловко перепрыгнул на тему, ради которой, кажется, и пришел сюда: продать нам новый имидж КГБ, показать, что они теперь совсем не те, что раньше, а наоборот – нужны человечеству и без них не спасти мир от терроризма! Тридцать журналистов сидели перед генералом с включенными магнитофонами и представляли как минимум тридцать газет и журналов США, Канады, Европы и Японии. Подбросить через нас миру хотя бы несколько слов о «новом лице КГБ» – это и было задачей гэбэшного генерала. И он старался:
– Как идет перестройка в КГБ? Сейчас к нам приходят специалисты в возрасте двадцати пяти – тридцати лет, и, конечно, они нас заменят. Это хорошие кадры и хорошие специалисты. И в свете перспектив международного сотрудничества это важно.
АРИЭЛ ВИЙСКИ («Дакота кроникл», Южная Дакота): Забудем о бюрократии. Я хочу спросить вас, Юджин, о соседях слева и справа. Они рады перестройке и гласности или нет? Например, я не видел ни одной улыбки на лице вашего полковника за весь день. (Смех, хохот.)