Московский полет
Шрифт:
И все это угрюмое, ожесточенное, серое движение змеилось, как сухая поземка, в колодце староарбатских домов с осыпающейся штукатуркой, с выбитыми окнами.
– Сумгаитская резня не имеет отношения к азербайджанскому народу! Это была провокация армянских экстремистов…
Возле знаменитого Вахтанговского театра, тоже окруженного ремонтным забором, стоят человек тридцать, слушают оратора-азербайджанца. Оратору лет сорок, мягкое интеллигентное лицо, темные кавказские глаза, черные волосы, приличный костюм. Я протиснулся через кольцо слушателей и спросил:
– Если Азербайджан выйдет из СССР, вы будете резать русских?
– Да
– Ну как же так? – сказал я. – Еще пятнадцать лет назад, когда я приезжал в Баку, меня там называли оккупантом. А сейчас там – сумгаитская резня, зеленые знамена и портреты Хомейни на демонстрациях – мы же видим по телевидению! Или этого нет?
– Ну, это какие-то мелкие хулиганы! Я представляю партию национального возрождения Азербайджана, и, поверьте, у нас нет никакой ненависти к русским…
Я отошел в полном недоумении, потому что резня армян в Сумгаите поразительно совпала с одним из эпизодов гражданской войны в моем романе «Выбор России». Когда я писал этот роман, Горбачев только-только начал перестройку, а я стал думать, что же из этого получится. И два года я раскладывал этот русский пасьянс, но ничего, кроме гражданской войны, у меня не получалось. А этот азербайджанец уверяет меня, что – нет, ничего подобного!..
И лишь через двадцать шагов я догадался, что только что сам, лично, участвовал в фильме «КГБ сегодня». «Идиот! – сказал я себе. – Этот оратор такой же представитель азербайджанского национального возрождения, как я член PLO. Гэбэшник он, вот кто! Гэбэшник и провокатор, посланный успокоить русское население, – таких успокоителей, должно быть, тут не меньше сотни». И в поисках скрытой гэбэшной кинокамеры я даже посмотрел наверх, на крыши и окна соседних домов.
И вдруг из толпы, окружившей другого оратора, я услышал громкий голос, почти крик:
– А что будем делать с коммунистами?
И ответ оратора – крепкого мужика с лицом тамбовского пахаря:
– А коммунистам объявим амнистию! Не уподобляться же им, не посылать же нам 18 миллионов коммунистов в сибирские лагеря! Да, они грабили нас и награбили миллионы. Так пусть купят на эти деньги трактора и пашут землю! Мы дадим им землю, как всем!..
Я замер от изумления. Сквозь ожесточение, серость и плебейство Арбата на меня вдруг глянула другая Россия – та, по которой я когда-то, в 1962 году, пешком прошел почти тысячу миль – от Кирова до Астрахани. Эта многострадальная, голодная и разоренная Россия – сочиняя «Выбор», я был уверен, что, стоит Горбачеву развязать ей руки, и она начнет вешать коммунистов на всех телеграфных столбах от Москвы до Владивостока. А она их уже амнистировала и мечтает превратить в фермеров!
Чья-то рука легла мне на плечо.
– Хэлло, Вадим!
Я оглянулся. Передо мной стоял Гораций Сэмсон – самый молодой член нашей делегации, черный журналист из Нью-Йорка.
– О, привет! – изумился я. – Что ты тут делаешь? Ты один?
– Слушай, – сказал он. – Ты можешь пойти со мной? Я хочу тебе что-то показать.
– Это далеко? У меня в четыре встреча с друзьями.
– Нет, это тут, за углом.
И он повел меня в Калошный переулок, сообщив по дороге, что откололся от группы, чтобы посмотреть Москву. Я шел за ним, полагая, что сейчас мне придется быть посредником при каком-нибудь незаконном валютном обмене с уличными фарцовщиками или купле-продаже фальшивой русской иконы. А когда Гораций нырнул в какой-то двор, я вообще хотел схватить его за руку и отговорить от сомнительного приключения.
Но во дворе желтого приземистого, типично арбатского старого дома я вдруг увидел не фарцовщиков, а… солдат. Их было с полсотни – они сидели на детской площадке, играли в домино и в шашки, кто-то спал прямо на земле, кто-то – на скамейке, а еще несколько – в тени грузовиков, крытых брезентом. Из кабины одного слышался хрип полевой рации и голос радиста: «Четвертый, я восьмой. У нас все тихо. Прием…» Возле грузовиков были горкой сложены пластиковые щиты и резиновые дубинки. А рядом, в соломенном кресле-качалке, сидел молодой веснушчатый лейтенант в расстегнутой гимнастерке. Держа в руке конец детской скакалки, он крутил ее вместе с семилетней девчонкой и считал другой девочке, пятилетней, которая прыгала через скакалку:
– Сорок два, сорок три, сорок четыре, сорок пять…
Тут он увидел Горация и меня, выругался сквозь зубы и остановил скакалку.
– Скажи ему, что я хочу взять интервью, – сказал мне Гораций.
– Здравствуйте, – сказал я лейтенанту по-русски. – Мистер Гораций Сэмсон – американский журналист. Он хочет взять у вас интервью.
– А вы кто? – спросил лейтенант.
– Я – корреспондент японского журнала «Токио ридерз дайджест».
Он посмотрел на меня с недоверием – я не был похож на японца и говорил по-русски без акцента.
– У вас есть документы? – спросил он.
Я порылся в карманах, вытащил свою бирку с надписью «Press Association» и визитную карточку гостиницы «Космос».
– Вот. А наши паспорта в гостинице «Космос»…
Он повертел в руках большую пластиковую бирку. Вряд ли он умел читать по-английски, но на бирке были нарисованы советский и американский флаги, скрещенные в знак дружбы. И это решило все дело – лейтенант подошел к кабине грузовика и сказал высунувшемуся радисту:
– Дай мне четвертого! Быстренько…
Два крохотных котенка – серый и рыжий – уютно спали на сиденье в черном берете радиста, рядом с коробкой полевой рации. Радист осторожно отодвинул котят, покрутил ручку рации, и я поразился советской технике – такие рации были еще во времена второй мировой войны. А то и первой…
Лейтенант взял трубку и сказал в нее:
– Товарищ майор, тут два иностранных журналиста – один черный, другой белый – хотят взять у меня интервью. Как прикажете действовать? Прием.
Он послушал ответ, сказал: «Слушаюсь!» – повернулся ко мне и кивнул на Горация:
– Ладно. Чего он хочет?
Я перевел Горацию, что лейтенант согласен дать интервью.
Гораций тут же вытащил из кармана диктофон. Лейтенант покосился на него, но промолчал.
– Как его звать? Это полицейские части? Что они здесь делают? – посыпал на меня вопросы Гораций, а со всех сторон нас стали окружать любопытные солдаты.
– Моя фамилия Васильев, – сказал лейтенант, и по тому, как кто-то из солдат хмыкнул у меня за спиной, я понял, что лейтенант соврал. Но не требовать же у него документы! Впрочем, дальнейшее было похоже на правду. – Мы войска спецназначения, – сказал лейтенант. – Мы боремся с рэкетирами и нарушителями общественного порядка.