Московский процесс (Часть 1)
Шрифт:
…Сейчас вообще открылась возможность, которой я вообще не представлял себе, возможность революции в стране, как возможность. Еще год назад казалось, что думать у нас о революции смехотворно, но это не смехотворно. Она произойдет, это не абсурд».
Да, ровно так мы тогда и думали, так чувствовали, от подростка до академика. В этой-то нашей вере, а отнюдь не в «либерализме» вождей и заключалась «оттепель». Отсюда и началось наше движение, наша борьба против внезапно наступившей зимы, смысл которой непостижим для тех, кто не жил в вечном надрыве, не слышал своими ушами гула адской машины власти, не примерялся с детства прыгать под танки.
Что же касается вождей, то все они, начиная с Хрущева и кончая Горбачевым, стремились лишь затушить эту искру надежды, справедливо видя в ней угрозу своей власти. Сталинское время навсегда осталось для них «золотым веком», о котором они ничего не хотели помнить, кроме официальных легенд. Даже 30 лет спустя они сожалели лишь о том, что Хрущев в пылу борьбы за власть слишком сильно раскачал лодку. И так им хотелось переписать историю, вычеркнув из нее все зигзаги «оттепелей», так не хватало им былой
ЧЕРНЕНКО. За пределами повестки дня я хотел бы проинформировать вас о некоторых письмах, поступивших в мой адрес.
Как вы знаете, по одному из писем мы приняли решение. Это была просьба В. М. Молотова о восстановлении его в рядах КПСС. Я принимал Молотова, беседовал с ним. Он воспринял наше решение с большой радостью и чуть не прослезился. Молотов сказал, что это решение означает его второе рождение. Молотову сейчас 93 года, но выглядит он достаточно бодрым и говорит твердо. Он заявил, что Политбюро ЦК сохраняет и продолжает ту работу, которую настойчиво вела партия. Только, мол, плохо, что работаете вы, как и мы раньше, допоздна. Молотов рассказал о том, что он интересуется прессой, читает периодические журналы. Он заявил: ведете вы дело правильно, за это и получаете поддержку народа.
УСТИНОВ. Это важная оценка с его стороны.
ЧЕРНЕНКО. Молотов сказал, что он не понимает людей, которые в силу обиды становятся в оппозицию. Он заявил, что осознал свои ошибки и сделал необходимые выводы. После нашей беседы Виктор Васильевич Гришин в горкоме партии вручил Молотову В.М. партийный билет.
ТИХОНОВ. В целом мы правильно сделали, что восстановили его в партии.
ЧЕРНЕНКО. Но вслед за этим в ЦК КПСС поступили письма от Маленкова и Кагановича, а также письмо от Шелепина, в котором он заявляет о том, что он-де был последовательным борцом против Хрущева, и излагает ряд своих просьб. Разрешите мне зачитать письмо Кагановича. (Читает письмо). Письмо аналогичного содержания, с признанием своих ошибок прислал и Маленков.
ТИХОНОВ. Может быть, пока с этими письмами ничего не делать?
ЧЕРНЕНКО. Пока мы можем в связи с этими письмами ничего не делать, а договоримся вернуться к их рассмотрению после XXVII съезда нашей партии.
УСТИНОВ. А, на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы восстановить в партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину. Сталин, что бы там ни говорилось, это наша история. Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также и в отношении Сталина.
ГРОМЫКО. На мой взгляд, надо восстановить в партии эту двойку. Они входили в состав руководства партии и государства, долгие годы руководили определенными участками работы. Сомневаюсь, что это были люди недостойные. Для Хрущева главная задача заключалась в том, чтобы решить кадровые вопросы, а не выявить ошибки, допущенные отдельными людьми.
ТИХОНОВ. Может быть, к данному вопросу вернуться в конце года — начале будущего года?
ЧЕБРИКОВ. Я хотел бы сообщить, что западные радиостанции передают уже длительное время сообщение о восстановлении Молотова в партии. Причем они ссылаются на то, что до сих пор трудящиеся нашей страны и партия об этом ничего не знают. Может быть, нам следует поместить сообщение в Информационном бюллетене ЦК КПСС о восстановлении Молотова в партии?
Что касается вопроса о восстановлении в партии Маленкова и Кагановича, то я бы попросил дать нам некоторое время, чтобы подготовить справку о тех резолюциях, которые писали эти деятели на списках репрессированных. Ведь в случае восстановления их в партии можно ожидать немалый поток писем от реабилитированных в 50-х годах, которые, конечно, будут против восстановления их в партии, особенно Кагановича. Надо быть к этому готовыми. Я думаю, что такая справка должна быть в поле зрения Политбюро ЦК при принятии окончательного решения.
ТИХОНОВ. Да, если бы не Хрущев, они не были бы исключены из партии. Он нас, нашу политику запачкал и очернил в глазах всего мира.
ЧЕБРИКОВ. Кроме того, при Хрущеве ряд лиц был вообще незаконно реабилитирован. Дело в том, что они были наказаны вполне правильно. Возьмите, например, Солженицына.
ГОРБАЧЕВ. Я думаю, что можно было бы обойтись без публикации в Информационном бюллетене ЦК КПСС сообщения о восстановлении Молотова в партии. Отдел организационно-партийной работы мог бы в оперативном порядке сообщить об этом в крайкомы и обкомы партии.
Что касается Маленкова и Кагановича, то я тоже выступил бы за их восстановление в партии. Причем время восстановления не нужно, видимо, связывать с предстоящим съездом партии.
РОМАНОВ. Да, люди эти уже пожилые, могут и умереть.
УСТИНОВ. В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным.
ГРОМЫКО. По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар.
УСТИНОВ. Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы.
ГРОМЫКО. Фактически благодаря этому и родился так называемый «еврокоммунизм».
ТИХОНОВ. А что он сделал с нашей экономикой? Мне самому довелось работать в совнархозе.
ГОРБАЧЕВ. А с партией, разделив ее на промышленные и сельские партийные организации!
УСТИНОВ. Мы всегда были против совнархозов. И такую же позицию, как вы помните, высказывали многие члены Политбюро ЦК.
В связи с 40-летием Победы над фашизмом я бы предложил обсудить и еще один вопрос, не переименовать ли снова Волгоград в Сталинград? Это хорошо бы восприняли миллионы людей. Но это, как говорится, информация для размышления.
ГОРБАЧЕВ. В этом предложении есть и положительные, и отрицательные моменты.
ТИХОНОВ. Недавно вышел очень хороший документальный фильм: «Маршал Жуков», в котором достаточно полно и хорошо показан Сталин.
ЧЕРНЕНКО. Я смотрел его. Это хороший фильм.
УСТИНОВ. Надо обязательно его посмотреть.
ЧЕРНЕНКО. Что касается письма Шелепина, то он, в конце концов, просит для себя обеспечения на уровне бывших членов Политбюро.
УСТИНОВ. На мой взгляд, с него вполне достаточно того, что он получил при уходе на пенсию. Зря он ставит такой вопрос.
ЧЕРНЕНКО. Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями. Но как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться.
ТИХОНОВ. Желаем Вам, Константин Устинович, хорошего отдыха во время отпуска.
ЧЕРНЕНКО. Спасибо.
4. Нас слишком мало
Нам всегда говорили: «Вас слишком мало. Какое вы можете иметь влияние?» И мы всегда соглашались: да, мало. А отвечая на расспросы о возможном количестве участников движения или о числе политзаключенных, мы всегда предпочитали скорее преуменьшить, чем преувеличить. Ну, извините: сколько есть — столько есть. Такое уж наше общество, такая страна, что больше желающих не нашлось. Теперь же спрашивающим об этом, особенно своим сверстникам, я еще добавляю:
— Присоединились бы вы к нам — было бы на одного человека больше.
Но у них всегда находятся очень веские причины, убедительно объясняющие, почему они этого сделать никак не могли.
А еще мы отвечали, что дело не в количестве и даже не в практических результатах, а в принципе внутренней свободы и нравственной ответственности человека. Это должно быть как бы нормальной потребностью, вроде потребности дышать, есть, двигаться. Но такого уж совсем никто не хотел слушать. Философии в нашей жизни было и так слишком много, а практических результатов — мало. Да и мудрено получалось: выходит, для собственного же блага надо отказаться от нормальной жизни, карьеры, идти в тюрьму? И в чем же тогда благо?
Замечательно, однако, что при такой бесперспективности и, более того, после стольких десятилетий террора, казалось бы, вытравившего в людях все человеческое, нас оказалось гораздо больше, чем мы могли мечтать, а наше влияние на режим — более значительным, чем мы сами подозревали. Достаточно было самого поверхностного ознакомления с документами ЦК, чтобы в этом убедиться. Прежде всего, поражало их количество: КГБ докладывал ЦК буквально все, каждую мелочь о нашем движении, и по каждой мелочи ЦК, а то и политбюро должны были принимать решение. Не только наши аресты, суды, высылки, обыски, но даже мельчайшие оперативные сведения, таким образом, требовали внимания этих пятнадцати сильно пожилых и чрезвычайно занятых людей:
Комитет госбезопасности докладывает, что, по полученным данным, проживающие в г. Обнинске Калужской области кандидат биологических наук Института медицинской радиологии МЕДВЕДЕВ Жорес и его близкий знакомый ПАВЛИНЧУК Валерий приступили к размножению на пишущих машинках неопубликованного романа А. СОЛЖЕНИЦЫНА «В круге первом» с целью распространения его среди научных сотрудников г. Обнинска, — сообщал глава КГБ Андропов своим коллегам в ЦК. — Для этой же цели планирует свою поездку в Обнинск научный сотрудник Института истории АН СССР ЯКИР Петр Ионович, который известен как участник ряда антиобщественных проявлений и выступающий с политически вредными заявлениями. Учитывая, что роман А. СОЛЖЕНИЦЫНА «В круге первом» является политически вредным произведением, в случае выезда ЯКИРА в Обнинск и получения им экземпляров романа считали бы необходимым ЯКИРА П.И. задержать и изъять у него эти рукописи, а в отношении МЕДВЕДЕВА Ж. поручить Обнинскому горкому КПСС принять меры к пресечению его антиобщественной деятельности. Прошу рассмотреть.
И они рассматривали. На полях, от руки, написано «Согласиться», а дальше — подписи Сус-лова, Пономарева, Кириленко… Поразительно! Даже весь наш самиздат пересылал им Андропов:
Оперативным путем установлено, что ЛИТВИНОВ, ГОРБАНЕВСКАЯ, ЯКИР и некоторые их единомышленники изготовили и распространяют документ под названием «Год прав человека в Советском Союзе» (копия прилагается) с клеветническим изложением судебных процессов в Москве и Ленинграде и кратким содержанием писем и обращений, дискредитирующих советские органы власти и управления. Сообщается в порядке информации.
Попробуй в те времена добиться, чтобы твою жалобу прочел член политбюро! Безнадежно. Все застревало в аппарате, пересылалось тем, на кого жаловался. А тут не только прочтет, но и решение обязан принять. Чудеса! Самый эффективный путь заставить власти задуматься. И это только самиздат, оперативные сведения. По нашим же арестам, судам, приговорам им приходилось иногда и поспорить, откладывать решение для дополнительной проработки проблемы, возвращаться к ней по несколько раз. Работали люди, думали, решали. Не просто автоматически ставили свою подпись. Я так был просто тронут, увидав, что все политбюро, оказывается, заседало, решая, напечатать ли после моего суда в 1967 году маленькую заметку о нем в «Вечерней Москве»:
Обвиняемый БУКОВСКИЙ, вина которого состояла прежде всего в том, что он являлся основным организатором антиобщественной демонстрации, в своем выступлении на суде пытался придать суду политическую окраску, заявлял о неконституционности в действиях органов власти и суда, вел себя на суде с явным желанием попасть на страницы зарубежной печати не как антиобщественный уголовный преступник, а как лицо, обвиненное в политическом преступлении, — сообщал в ЦК Андропов. — В связи с тем, что на Западе вокруг этого процесса появились сообщения, искажающие его суть, представляется целесообразным опубликовать на этот счет в газете «Вечерняя Москва» краткое сообщение (прилагается).