Московский процесс (Часть 2)
Шрифт:
Для решения этой проблемы приступили весной 1989 года к последней фазе «реформ»: к «советизации», то есть к переносу центра власти в советы. На бумаге опять все выглядело разумно и вполне по-марксистски: коли «правящий класс» решил поделиться правом собственности на средства производства с другими, он должен делить с ними и власть. Проще говоря, нельзя было рассчитывать на стабилизацию положения, не расширив социальную базу власти. Да и звучало все это очень по-ленински, возрождая лозунг «Вся власть Советам!» Но то, что казалось разумным в теории, обернулось катастрофой на практике: выборы на Съезд народных депутатов, как и последующие выборы в советы иных уровней, несмотря на все хитрые процедуры «выдвижения», «отбора» и «регистрации» кандидатов, несмотря на гарантированную законом треть мест для партийной номенклатуры и полный контроль средств информации, были полным провалом партии Повсеместно, где удавалось
В сущности, партийная «перестройка» кончилась в 1989 году, убедительно доказав, что социалистические утопии себя изжили. У них не осталось сторонников нигде, кроме Запада, а попытка их внедрения повсеместно приводила к потере контроля над экспериментом. Стоило лишь убрать колючую проволоку вокруг социалистического лагеря, как лагерники начали разбегаться. Первыми сквозанули восточноевропейские братья, похоронив этим самым идею «конвергенции» Европы в «общий социалистический дом». За ними потянулись республики СССР, где избранные с большой помпой республиканские Верховные советы первым делом проголосовали за «суверенитет» своих республик. Да и в самой Москве, где всеми правдами и неправдами удалось сохранить на Съезде народных депутатов «агрессивно-послушное большинство» (по выражению Юрия Афанасьева), подлинными народными избранниками были чудом пробившиеся 20 % «альтернативных депутатов». За ними не стояли ни партийные, ни финансовые структуры, ни общесоюзные организации — ничего, кроме народной воли. Но именно они были главными героями драмы, за которой неотрывно следили по телевидению сотни миллионов людей. Съезд как высший законодательный орган страны не сделал ничего значительного, но он имел колоссальное просветительное значение, впервые показав людям существо режима в неприкрытом виде. Разбуженные этим невиданным зрелищем, зашевелились народные толщи — забастовали шахтеры, усилились национальные движения в республиках. И хоть шахтеров кое-как удалось успокоить пустыми обещаниями, но угроза возникновения «Солидарности» в СССР продолжала висеть над страной. К концу 1989 — началу 1990 года страна была уже неуправляема, а стихийное народное движение грозило объединиться в требовании отмены монополии политической власти КПСС Горбачевским «перестройщикам» ничего не оставалось, кроме как подчиниться этому требованию, отменив статью 6-ю конституции, формально закреплявшую эту монополию.
Словом, если произошедшее и можно назвать революцией, то это была революция «снизу», случившаяся не благодаря, а вопреки Горбачеву и его подельникам. То, что планировалось как вполне умеренные, внутрисистемные изменения, вышло из-под контроля и переросло в революцию, обнаружив изначальное и несовместимое расхождение между намерениями вождей и чаяниями народа. Вожди слишком поздно это поняли, но уже начиная с 1990 года и до самого их падения все их усилия были направлены на то, как бы остановить цепную реакцию.
Первые попытки как-то затормозить процесс, особенно распад СССР на независимые республики, начались еще в 1989-м кровавым подавлением мирных демонстраций в Тбилиси и не менее кровавым стравливанием национальных меньшинств с основным населением (в Абхазии, Осетии, Нагорном Карабахе, в Сумгаите). Затем последовали военная операция в Баку и нагнетание обстановки в Прибалтике, где русские переселенцы использовались в качестве инструмента имперской политики. Сейчас уже никто не сомневается, что так называемые «этнические конфликты» были спровоцированы Москвой, действовавшей по старой имперской формуле — «разделяй и властвуй». Но, хотя эта откровенно преступная политика оставила в наследство стране затяжные и порою неразрешимые конфликты, остановить распада империи она уже не могла. Спровоцировать конфликты было легко, а контролировать невозможно.
В самой же России и попытка контролировать процесс через фиктивные «партии», созданные специально для этой цели КГБ, и инфильтрация самостоятельно возникавших политических организаций дала лишь временный успех. Этот «социалистический плюрализм», как и его исторический прототип дореволюционная «зубатовщина», — только способствовал дальнейшей дестабилизации. Как профсоюзники Зубатова кончили тем, что устроили революцию 1905 года, так и гебешно-горбачевские «плюралисты» по мере роста поляризации общества оказались перед выбором: либо остаться за бортом движения, либо идти на конфронтацию с режимом. Мало кто рискнул разоблачить себя и поддержать власть. К концу 1990 — началу 1991 года требование отставки коммунистических властей стало настолько единодушным, что его поддерживали, кажется, даже сами коммунисты.
Впрочем, большинство партийных руководителей к тому времени было уже в основном озабочено проблемой личного выживания, а процесс партийной «приватизации» приобрел характер панического бегства. Проследить, где осели все эти «партийные миллиарды», а с ними — и существенная часть западной помощи СССР того времени, практически невозможно, как невозможно проследить все запутанные связи международного отдела ЦК и КГБ с западными организациями и отдельными политиками. Тем более что после провала путча в августе 1991 года загадочным образом выпрыгнул из окна своей квартиры управделами ЦК Н.Кручина и то же самое сделал его предшественник на этом посту А.Павлов — два человека, непосредственно распоряжавшиеся партийной собственностью и финансами во времена «перестройки». Как-то незаметно исчезли со сцены и остальные начальники, руководившие процессом «партийной приватизации». Например, тихо, никому не мешая, живет в Германии у своих подельников — немецких социал-демократов последний глава международного отдела ЦК В.Фалин, как и многие его сотрудники — в других частях света. Никто их не разыскивает, не тревожит допросами: мир благодушно постановил, что это приемлемая цена за их «добровольный уход со сцены».
Поразительное дело: более 70 лет они разрушали страну, истребляли целые народы, сеяли кровавую смуту по всему миру, подавляли малейшее проявление человеческого духа, а последние семь лет отчаянно спасали свой режим, не останавливаясь ни перед кровопролитием, ни перед самым наглым обманом. Наконец, потеряв контроль, обокрали страну и трусливо разбежались, спрятавшись за спины своих западных подельников. И мы же им теперь должны быть благодарны!
8. Хроника краха
Хотя, как я уже писал, почти все документы этого периода и в особенности периода так называемого «путча» успели уничтожить, не возникает сомнения, что с конца 1990 года политбюро стало активно готовиться к повороту вспять. Схема этого поворота, по-видимому, мало чем отличалась от плана введения военного положения в Польше в 1981 году, и, что особенно важно, Горбачев был в самом центре его подготовки. Все легенды о «заговоре» против него «консерваторов» и «реакционеров» — не более чем продолжение дезинформации о «борьбе реформаторов и консерваторов» в руководстве, которой, как мы видели, никогда не существовало. Вплоть до 1989 года не видно даже разногласий в политбюро, а те, кто в этом году стал высказывать вполне обоснованные опасения потерять контроль над событиями, были тут же удалены от власти. Да иначе и быть не могло — так работала коммунистическая система власти, что разногласия в руководстве допускались лишь при обсуждении проблемы, но не после принятия решения. Слово генерального секретаря было окончательным и обсуждению не подлежало.
И уж совсем смехотворно звучат рассуждения о том, что Горбачев якобы не знал о тех или иных решениях своих коллег. Генеральному секретарю докладыва-лось все — даже мельчайшие детали мероприятий и малешие подробности событий. Вот, например, перед вами «Перечень некоторых документов, по которым даны поручения тов. Горбачевым М.С. в 1990 году». Этот перечень, конечно, неполный, в нем не хватает страниц, но даже и то, что осталось, не вызывает сомнений в той тщательности, с которой информировался генеральный секретарь. На его стол стекается буквально все: и хозяйственные проблемы областей, и обстановка в отдельных парторганизациях, и международные события. И по каждому документу фиксируется его распоряжение, «поручение», об исполнении которого делается приписка чуть ниже. Машина аппарата ЦК и не могла работать иначе: она так создана, чтобы работать бесперебойно. Информация у него была полной, даже избыточной, но по мере потери контроля над событиями она отражает картину начинающейся паники. Вот ему докладывают в феврале «некоторые соображения по решению германского вопроса», и он пишет:
Тов. Фалину В.М. Прошу ознакомиться. Да, нам нужен план действий на ближайшее время. М.Горбачев, — а материал по его указанию рассылается всем членам политбюро.
Вот в то же время Фалин сообщает «дополнительные сведения о трагедии в Катыни». Вопрос головоломный: признаваться или не признаваться в том, что польские пленные офицеры были расстреляны по приказу Сталина? И признаться плохо, и не признаться уже нельзя.
Т. тЛковлеву, Шеварднадзе, Крючкову, Болдину. Прошу доложить свои соображения, — пишет Горбачев.