Москва 2042
Шрифт:
— Ты сначала прочти то, что у тебя за пазухой, а потом поговорим.
Самые разные и противоречивые воспоминания сметались в моей голове, и я не знаю, какие из них считать первичными, а какие вторичными.
Я помню, что ночью, запершись в кабесоте, я читал свою собственную книгу тайком от Искрины, а потом прятал ее за телевизором. А другое воспоминание, противореча первому, говорит мне, что я вообще никакой книги не читал, а изучал материалы к ней в библиотеке имени Ленина. До библиотеки меня и Дзержина Гавриловича довез все тот же Вася, который
— Нет, нам не сюда, — усмехнулся Дзержин. — Это вход для всех.
— Разве мы не можем войти, где все? — спросил я.
— Конечно, можем, — сказал Дзержин, — но нам это не нужно. Здесь выдают только сочинения Гениалиссимуса и о Гениалиссимусе, а нам нужно кое-что другое.
Мы завернули за угол, прошли почти вдоль всего здания и наконец нырнули в неприметную дверь со скромной вывеской: Отдел предварительной литературы.
Затем была система коридоров, в каждом из которых нас остановили и тщательно проверили документы.
Наконец мы попали в главное хранилище, состоящее из просторных залов, соединенных между собою.
Между прочим, даже в прошлой жизни, побывав в этой библиотеке несчетное число раз, я сам всей здешней коллекции ни разу не видел, а по каталогам имел о ней понятие довольно-таки отвлеченное. А тут я увидел все. Собрания сочинений всех мировых классиков от Гомера до Солженицына. От древних пергаментов до дешевых изданий почти новейших времен.
В каждом из этих залов сидели читатели: где один, где два, где три человека, не больше. И все из БЕЗО, в чине не ниже майора.
Все они, обложившись стопками книг, что-то конспектировали, видимо, в намерении использовать прочитанное в идеологической войне.
Но одна читательница, подполковник БЕЗО, как я понял, использовала свое служебное положение в личных целях. Она читала (я заметил название) Анну Каренину и, утратив всякую бдительность, плакала чуть не в голос.
Естественно, мне хотелось задержаться в общем хранилище, но Дзержин меня торопил, и мы, пройдя еще несколько залов и коридоров, оказались наконец перед дверью с табличкой: Мракобесные сочинения С. С. Карнавалова.
Здесь у нас не только проверили документы, но даже общупали карманы и, обнаружив у Дзержина пистолет системы ТТ, попросили сдать его на хранение начальнику охраны.
Лишь после этого мы попали в зал (вернее, это были тоже по крайней мере три зала, соединенных вместе), где хранились не только издания всех шестидесяти глыб на русском и еще на сотне других языков, но и многочисленная литература о самом Симе: мемуары, исследования, сборники статей и диссертации.
Но оказалось, что и это не все.
В соседней с этим залом комнате Дзержин Гаврилович познакомил меня с востроносой и щуплой девицей, которая представилась мне как лейтенант БЕЗО Советина Кулябко.
По просьбе Дзержина она охотно рассказала, что в этой комнате хранятся агентурные данные о Симе: о его происхождении, биографии, образе жизни, привычках, наклонностях, сильных сторонах и слабостях характера, сексуальных причудах, характеристики, составленные на него в школе, в комсомоле, в детдоме, в институте, сведения о его связях с разными людьми, связях сердечных, дружеских, приятельских, деловых и случайных. Здесь хранились образцы его почерка, отпечатки пальцев, протоколы допросов его сторонников и многочисленные фотографии и диапозитивы, сделанные открытой и скрытой камерой и даже ночью в инфракрасных лучах. Она тут же предложила продемонстрировать некоторые диапозитивы, после чего повесила на стену небольшой экран, зашторила окна, включила проекционный аппарат и стала вкладывать в него разные слайды.
Мне было очень интересно.
Я увидел Сим Симыча в разные времена и в разных ситуациях. Вот он, еще совсем юный, в группе воспитанников детского дома. Вот в лагере (анфас и в профиль). Послелагерный снимок для паспорта — усталое, изможденное и вместе с тем суровое лицо. А потом временной разрыв. А потом уже чуть ли ни каждый день его жизни запечатлен. Десяток свадебных снимков с Жанетой. В день триумфа — с первой книгой в руке. За письменным столом. На лыжной прогулке. На велосипеде. С какой-то кошкой на руках. Потом опять арест, тюрьма и даже как его выталкивают с парашютом из самолета. Само собой, запечатлено его участие в многочисленных митингах, конференциях и пресс-конференциях и встреча в Белом доме с президентом Соединенных Штатов.
Но среди тех снимков, которые были сделаны скрытой камерой и при инфракрасном освещении, иные оказались слишком уж откровенными.
Я думаю, опиши я подробно, что именно показано было мне на экране, у этой книги было бы на сто тысяч читателей больше. Жаль, что мое природное целомудрие не позволяет мне заниматься изображением подобных вещей. Скажу все же, что Симыч ввел меня в некоторое смущение. Зная о его глубокой религиозности и известном всем аскетизме, я был порядком шокирован, видя его в не очень достойном виде не только с Жанетой, но и другими особами противоположного пола. Их было не меньше десятка, причем некоторых я даже знал лично. Это одна наша известная новеллистка, одна знаменитая американская кинозвезда и третья… Лица третьей видно не было, но и с противоположной стороны не узнать ее было нельзя.
При виде Степаниды, да еще в таком виде, я вдруг почувствовал в себе неукротимую ревность, так что даже задергался и заскрипел зубами.
— Что с вами? — испугалась лейтенант Кулябко. Я смутился и сказал, что мне было несколько неприятно видеть последний кадр, поскольку с этой женщиной я одно время был довольно близко знаком.
— А это нам известно, — сказал Дзержин.
А лейтенант Кулябко сказала, что диапозитивы, где изображены подробности моего знакомства, у них тоже имеются и она готова их тут же продемонстрировать.
— Нет! Нет! — закричал я. — Только не это! И вообще, пожалуйста, нельзя ли эти кадры как-нибудь уничтожить?
— Ну что ты, дорогуша! — заулыбался Дзержин. — Эти кадры принадлежат истории, и уничтожить их было бы преступлением. Ну, ладно, — сказал он одновременно и мне, и лейтенанту Кулябко. — Кино посмотрели, давайте теперь что-нибудь почитаем. Например, донесения Степаниды.
— Степаниды? — удивился я. — Неужели она писала донесения?
— Еще как писала! сказал Дзержин. — Степанида Зуева-Джонсон была замечательной нашей разведчицей. Вместе с завербованным ею бывшим морским пехотинцем Томом Джонсоном она доставила много бесценных сведений.