Москва 2077. Медиум

Вы когда-нибудь видели, какой танец исполняет человек, который испугался змеи, но в то же время хотел бы ее раздавить? Какую цыганочку он отплясывает? Как он пытается, попирая законы физики, висеть в воздухе и оттуда разить землю ударами своих ног?

Вот такой танец

исполнил я вечером 5 сентября 201.. года, продравшись сквозь заросли Главной Просеки и оказавшись наконец в Тихой Москве.

Только змеи никакой не было. Был большой кровоподтек под глазом, вывихнутые запястья и жуткая боль в районе правой почки. А змеи не было. То есть она была, но это была та фигуральная, поэтическая змея, которая лежит себе и лежит, свернувшись, под сердцем, но потом вдруг просыпается и начинает жалить безжалостно.

Я бросил пустой рюкзак на траву под невысоким гранатовым деревцем и стал прыгать и топтать в остервенении землю и кричать при этом: «Гадость! Гадость! Гадость!..»

А я ведь знал, что с этой парочкой дерганых что-то не так. У меня было предчувствие, что ничем хорошим это не закончится.

До этого дня я доставлял им товар три раза. Обычные вещи, все те вещи, что обычно заказывают жители Сектора. Хозяйственное мыло, кофе в зернах, старые CD– и DVD-диски, в особенности фильмы и музыку в фирменных упаковках, с яркими обложками. Дерганые в Секторе очень любили старые диски в старых упаковках, хотя ни смотреть, ни слушать их было не на чем. После Переворота цифра прекратила свое существование. Не работали ни компьютеры, ни мобильная связь, ни цифровые проигрыватели. Вообще-то много чего не работало. Аналоговое телевидение. Бензиновые двигатели. Да и дизельные тоже.

Так что диски вроде бы были дерганым ни к чему. На них были записи, которые никто в этом мире, как бы ему ни хотелось, больше не смог бы воспроизвести. Однако дерганые заказывали и кино, и музыку, и даже компьютерные игры. То ли надеялись, что все еще вернется и мир снова станет цифровым, то ли в отсутствие привычных развлечений воспылала страсть к коллекционированию. Причем в небывало чистом его варианте: ничто из коллекций никак нельзя было использовать.

Ну не то чтобы совсем никак. Можно было хвастаться коллекциями перед соседями, а по хвастовству дерганые Сектора могли дать фору даже москвичам образца 2012 года, хотя в 2012 году этому никто бы не поверил. Просто не поверили бы и всё. Разве могли где-нибудь жить более хвастливые люди, чем в Москве? Мученики хвастовства. Разве это возможно? Оказалось, да. Возможно. Оказалось, что возможно еще и не такое. Но об этом расскажу как-нибудь позже.

Так вот, эта парочка, муж и жена, заказывали обычные вещи и платили вовремя и не особенно торговались. А я возил, таскал через Просеку.

Фамилия у них была двойная, Смирновы-Инстаграм. Они были молодые и довольно красивые, в дни Переворота, я думаю, им было вообще не больше пятнадцати. К тому времени, как я привез им товар во второй раз, они, по-видимому, решили завести ребенка – у Смирновой-Инстаграм стал округляться животик. А на третий раз (когда животик потянул уже месяцев на восемь) они вдруг поменяли фамилию. Приехал, а на дверной табличке надпись: «Смирновым стучать два раза». Значит, снова стали Смирновыми. Вот тогда мне и стало как-то нехорошо. Не принято в Секторе по своей воле отказываться от новых имен и продвинутых добавок к фамилиям. Никогда не слышал, чтобы человек, скажем, по имени Коллонтитул вернул себе старое имя. Такое, как, например, Сережа. Или Вася. Житель Сектора лучше бы умер, но ни за что не поменял бы имя на свое старое, допереворотное.

Тем не менее то, что они отбросили новую, секторовскую, добавку к своему имени, само по себе было еще не слишком страшно. Но вот когда они заказали

у меня тихие газеты, я должен был насторожиться. Просто обязан был стать в стойку. Но я этого не сделал. И влип.

Они жили в том месте, где раньше была станция метро «Коньково». В шестнадцатиэтажном панельном доме. На одиннадцатом этаже. Лифт не работал: из-за экономии электроэнергии и дефицита запчастей лифты в Секторе работают только в здании правительства и в домах, где живут представители премиального класса.

Лестницы были грязные, перила покореженные, площадки засыпаны мусором, везде вонь. Радости взбираться на одиннадцатый этаж в таких условиях – прямо скажем, не очень много. Но я постарался компенсировать неприятные ощущения размышлениями о том, какой я все-таки молодец. Мне тридцать девять лет, я несколько полноват (набрал вес от хорошей жизни в Тихой Москве), однако взобрался без труда и даже по дороге наверх, где-то в районе девятого этажа, обогнал двух подростков, которые, тяжело дыша, из последних сил цеплялись за остатки перил. Да, я был в лучшей форме, чем эти дерганые дети. Сказываются занятия спортом в юности и опять же здоровая жизнь в Тихой Москве.

В общем, к двери Смирновых, бывших Инстаграм (и бывших до этого опять же – Смирновых, надеюсь, понятно, о чем я говорю), я подошел в хорошем расположении духа. Это была последняя точка моего торгового тура. Остальной товар я уже развез заказчикам, рюкзак был практически пуст, если не считать кое-каких побрякушек, которые я выменял у дерганых, да еще моей сменной одежды. Кроме того, в рюкзаке лежали газеты для Смирновых и метров двадцать марли для них же, наверное, на подгузники, если вспомнить животик мадам Смирновой.

Проблем с этой парой никогда не было, так что я рассчитывал уже через полчаса, самое большее через час быть у Просеки, на обратном пути домой, к Наде.

Как выяснилось, я сильно ошибся в расчетах.

Когда человек трус, это плохо. А когда он жадный трус – это плохо вдвойне. Это, я бы даже сказал, страшно. И не только из-за возможных последствий. В этом есть какой-то экзистенциальный ужас. Насмешка.

Итак, я постучал в двери с надписью «Смирновым стучать два раза». Постучал два раза. Никто не открывал. Я постучал еще. За дверью раздались шаги, хриплый женский голос громко сказал: «Что за долбофака принесло?» И дверь отворилась. На пороге стояла соседка Смирновых-Инстаграм, а за спиной ее незнакомая мне молодая женщина.

Соседка, отекшая пятидесятилетняя мадам, была в домашнем балахоне по моде Сектора, то есть с оголенной жирной грудью и скрытой линией бедер. Вверху торчало и выдавалось, внизу все было узко, как у мальчика или человека с парализованными ногами. А вот та, что стояла за спиной, была существом совсем иного рода. Я даже вначале подумал, что мне показалось. Потому что я точно знал, что нахожусь километрах в десяти от ближайшей границы с Тихим миром и здесь такие не водятся.

В общем, за спиной у мадам стояла красивая женщина лет двадцати пяти, приблизительно ровесница моих заказчиков Смирновых. Голубые глаза, светлое каре густых волос. Но главное – то, как она была одета. Уже года три, не меньше, ни одна женщина в Секторе не одевалась на людях таким образом. Разве что Рыкова, президент, но президент не в счет. А вот кроме Рыковой, в такой одежде никто не смог бы себе позволить не то что отправиться на работу или в магазин, а даже вынести мусор или зайти к соседу за спичками. Подчеркивать талию и линии округлостей ниже талии было, по умолчанию, запрещено. Надень балахон, выставь грудь и – вперед! Если природа наградила узкими бедрами и плоским задом, можешь гулять в одних плавках. Если есть деньги, можешь накачать грудь размера на четыре. Тогда вообще красота.