Москва и Московия
Шрифт:
Отчалив, мы направились на восток, забирая к северу. Нам нужно поспешать в Амстердам. В южном полушарии нынче завершается лето. Необозримый водный простор вокруг, ветер в диапазоне от слабого до свежего, скорость близкая к расчётной и занятость экипажа уроками или изобретательством – вопрос о том, как ткать саржу, кое-кого увлёк. К жизни в состоянии качки люди привыкли.
Словом, всё было прекрасно до самой полосы экваториального штиля, которую мы прошли на моторе. Потом ветер окреп до сильного. Качка тоже усилилась, но хода особо не тормозила. Ещё не шторм, просто трёпка. Не стали менять курса, а так и продолжали гнать дальше, потому что в скорости заметно выиграли.
Несколько дней подряд небо было затянуто тучами, отчего сами мы определялись расчётными методами. Разумеется, точняком в Па-де-Кале мы не попали, вышли к берегу южней. А уж дальше, после определения точного места по ориентирам, и до места дошли без проблем.
Так про качку. Походка у всех сделалась качающейся. Особенно прикольно смотрелись на берегу идущие вразвалочку нянюшки в своих атласных сарафанах. Ну да, они дамы состоятельные.
Здесь снова запаслись продуктами – натушили тушёнки, напрокаливали разных круп, лапши накатали и насушили. Государя мы в Амстердаме не застали: он перебрался в Англию. Механики погремели металлом в машинном отделении, плотники что-то подправили, ванты грот-мачты перетянули – обычные дела. И скорее заторопились домой сквозняком через Атлантику.
Опять длинный переход вне видимости суши, с прокладкой по спешно купленному глобусу, с применением ленточки. Обход Скандинавии – и горло Белого моря. Шторма, дожди, пара шквалов – всё это было привычно и особого впечатления на команду не произвело. В сумме мы выполнили кругосветку за какие-то семь месяцев. Да уж, по нынешним временам результат впечатляющий.
– Прочность корпуса достаточная, – докладывал Вася Ивану, – а вот парусность маловата. И я бы грузовую марку перенёс метра на полтора выше, чтобы лишнюю сотню тонн брать. С явным недогрузом шли.
– Подстраховался, не буду скрывать, – развёл руками наш корабел. – Софья Джонатановна! На воронежском дворе новый корапь на воду спускают. Ты бы глянула, пока он не потоп и не перевернулся. Там у них главным по постройке Генри Ган был. С него станется сделать плавающую пушку.
«Ган?» – мысленно спросил я хозяйку.
«Ты его Пушкарём поминаешь».
«Так это у него по-настоящему фамилия такая?»
«Ну да. Я полагала, ты просто её на свой лад думаешь. То есть по смыслу».
На стоящий у борта «Селены» стотонник с бортовым номером ноль тридцать девять перегружали свинки чугуна и слитки меди, на комфортабельную двенадцатитонную баржу затаскивали матрасы – никто не сомневался, что Софи отправится в путь по рекам. В протоке вооружали систершип только что прибывшего из кругосветки судна. На его борту уже значилось имя – «Горгона».
– Ну, как тебе показались мои питомцы? – спросила подошедшая со свёрточком на руках Мэри. – Девочка у нас, – ответила она на невысказанный вопрос. – Агатка. Ты не против, что я дочку по твоей маме нарекла?
– Я тебе тем же отплачу, – улыбнулась Софочка. – Если родится у меня малышка, будет Бетти. А питомцы твои годные. Я так даже не сразу сообразила, какие уже доучились, а какие ещё нет. Так, Вань! Что там с кораблём в Воронеже? Ведь Пушкарь не шибко сильно интересовался судостроением!
– От меня там Клим с Никодимом, но они и четвёртого класса не закончили. Чертежи присылали – с виду всё ладно. Но там же Пушкарь! Он ипсвичский, то есть в безусловном авторитете – любого из русских под веник загонит, если мысль какая ему в голову взбредёт. Считай, в ранге профессора парень.
– А двор в том Воронеже с каких пор встал? – удивился я.
– Как канцлер бумагу прислал, так мы и забегали. Потому что велено было не лодки строить, а боевой корапь с сильной артиллерией. Оттого Пушкаря туда и наладили. Я двух мастеров из лучших лишился, да Стёпа Карачаровский пару умельцев подогнал, только Сила Андреич вымолил никого у него не отнимать, потому как без Билла он как без рук, а без Люси – как без глаз.
– От Билла и Люси какие новости?
– Разные. Людмилу Валентайновну князь Василий Голицын от Строганова затребовал. Потом ещё нарочный был – забрал самый новый теодолит и два нивелира вместе с тремя четвероклассниками. Велел, чтобы я самых смышлёных выбрал. Котласу от него же был заказ на два паровых локомотива. Дядя Сила жаловался, что металла с гулькин нос, а они всё требовают! А Биллу тот же Строганов недалече от впадения в реку Туру реки Кушвы терем поставил и своих крепостных кузнецов туды подогнал. В последнем письме от Билли было про то, что нужно принудить этих кузнецов, цитирую дословно, пороть плавки. А они не хочут.
– «Зяблик» где? – перевела стрелки Софочка. Она уже поняла, что я получил достаточно информации, и всё с ней мы обсудим позднее. Пока идёт приём информации.
– На Печору побёг. Ну, там курсировать или крейсировать. А то дядя Фёдор сходил старым Мангазейским ходом. От Мангазеи, говорит, угольки да гнилушки остались, да пара изб. Мягкой рухляди привёз не говорит сколько, однако просит, чтобы я его вместе с нею в Лондон-город свёз, да по-тихому, мимо таможен тамошних, а то, говорит, ограбют. А сын его помянул, будто они от реки Таз сыскали волок в Енисей и по нему чуть ли не до самого Китая добрались. Две зимы отсутствовали, могли и добраться. Реку Селенгу поминал.
– Ты, Ваня, рассказывай. Вижу ведь, что новостей у тебя бессчётно.
– Люди промысловые в Котлас приходили, земляное масло приносили с Ухты, которая в Печору течёт. Только через Печору идти неудобно: пороги там во множестве. Вот они и перетащились в Вычегду. Там тоже пороги, но знакомые. А нефть ту, бают, они веником с поверхности воды собирали из полыньи.
Вот тут-то я и озадачился. Северные месторождения нефти, насколько мне помнится, приходилось осваивать уже в индустриальные времена. Причём дело это было непростым. Не только добыча, но и транспортировка.
Увы! За всё не ухватишься. У нас по-прежнему нехватка кадров – и руководящих, и просто квалифицированных. Да и обычные работники не в изобилии, потому что поморов не так уж и много, посадские – горожане, – оказывается, не всегда могут покинуть место жительства: есть на это дело ограничения. А остальные – крепостные. Люди же служилые держатся за свои привилегии, а казаки – за вольности. Все куда-то приписаны, сосчитаны и обложены. Невольно задумаешься о привлечении инородцев, у которых в ходу родоплеменные отношения. Хотя там ведь тоже какие-то виды зависимости имеются на свой национальный манер.