Москва и Московия
Шрифт:
Обе девицы умели носить штаны, если нужно было пробираться через чащобу, а больше нам с Софи о них ничего известно не было. Ну ещё, что обе незлые. Подражая им, Софи нарядилась в сарафан, а голову повязала платком. Вот в таком виде девчата и неслись вниз по реке Костроме с космической скоростью четырнадцать километров в час – десять своих, и ещё четыре прибавляло течение. Короткие ночи конца весны позволяли не останавливаться на ночёвку. Одна из нас обычно отсыпалась в форпике, а две бодрствовали, сменяя друг друга у руля.
Править этой большой лодкой обе помощницы научились мигом – крути баранку и не зевай на бесконечных поворотах. Ещё они умели перекрывать топливный краник,
Софи, как могла, отмечала путь на листе бумаги, на глазок прикидывая расстояния. Мы долго двигались среди узкого водного пространства, стиснутого заросшими лесом берегами, которое, следуя законам природы, постепенно становилось шире.
Чем дальше, тем встревоженней делалась Софи. Она осознала, что не просто нарушила установленные властями правила, но продолжает усугублять собственную вину, упорно удаляясь от места, назначенного ей для проживания. А тут ещё два десятка поверхностно знакомых дяденек, у которых бог весть что на уме. Ведь каждый может выдать её в пьяном трёпе или расхваставшись, даже если не желает ей зла.
Попутчицы почувствовали неладное, расспросили, посочувствовали и стали звать Соней. Это, сказали, чтобы привыкнуть обращаться к ней как к одной из обычных девчат – так меньше шансов выдать её неосторожным словом. Однако когда впереди показались колокольни костромских церквей, Софи развернула лодку и погнала обратно. Скипидару оставалось только на обратную дорогу, причём неточно, потому что до волока нужно было долго идти против течения.
Я немного посоображал, посчитал, а потом мы поставили в редуктор пару шестерней, дающих прибавку к скорости. Так уж у меня вышло, что против течения экономичней двигаться, если плывёшь быстрее, даже если расход топлива за то же время от этого больше. Особенно это чувствовалось в низовьях, где течение сильнее. Потом, уже в районе Солигалича, где посреди ровной местности и в окружении низин движение воды стало еле заметным, снова вернулись на экономичный ход. Весеннее половодье заканчивалось, река мелела, но наша плоскодонка и не собиралась задевать дно.
У волока выгрузили балласт – все три тонны камней, что имитировали груз, перевезли обратно в бассейн Сухоны – Северной Двины. Снова загрузились и заторопились домой: за делами и на переходах прошли два месяца, и уже приближался июль. Зачем мы таскали с собой такую тяжесть? Проверяли глубины на фарватере. Ведь не будешь же постоянно бросать лот! А о мелком месте доложит чиркнувшее по нему днище. Или увязшее.
Я сразу прикидывал на глубины в один аршин, который нынче семьдесят сантиметров и всем местным понятен. У них же дорогу придётся спрашивать. И именно до такой осадки лодку и загрузили. Только вот насчёт того, что поместилось в неё именно три тонны, уверенности у нас не было: кто же их взвешивал, те камни? А возить их полтора километра, причём полдороги на подъём, пришлось тоже нам с помощью одного только оставленного здесь сторожа. Да и втаскивание лодки на тележки, пусть даже по наклонным направляющим и лебёдкой, было трудоёмко. Тут ещё непаханое поле для усовершенствований.
По речушкам севернее волока прошли быстро, хотя попутное течение и было ничтожным, но путь здесь
Сплавляющиеся по течению барки с грузами, которые подгоняли вёслами перевозчики, мы обгоняли, как стоячие. Манометрический лаг показывал ход двадцать пять километров в час. Врёт! Потому что в сочетании с течением выходит под тридцатник. А это скорость не нынешнего века. Нет, не врёт. Устюг Великий мы миновали тем же днём, покрыв около четырёхсот вёрст часов за пятнадцать, если верить в точность хода деревянных часов в условиях вибрации.
Уже на Двине догнали одну из наших барж, остроносую, что шла с товарами из Вологды. Я ещё удивился радостной встрече Фёклы со скромным экипажем этой крупной плоскодонки. Моторист и помощник моториста оказались её младшими братьями, моими недавними курсантами. А лоцман, который тут вообще капитан, старшим братом. А кроме них на борту были только сопровождающие груз.
– Третью ходку делают, – отчитались девчата о результатах встречи, потому что мы с Софи сидели в сторонке, замотав голову платком, и хранили инкогнито. – Вторую с верховьев да одну встречно. Игнатка в смятении: говорит, что таких деньжищ, какие ему за перевозку платят, он и представить себе не мог.
«Сейф для судовой кассы, – сделал я отметку в Софочкиной памяти. – И личное оружие экипажу. Только смотри ж, чтобы не слишком холодное».
Конечно, я обратил внимание на грузовую марку – с перегрузом идут. Вместо семисот пятидесяти пудов, составляющих двенадцать тонн, тут не меньше тысячи – шестнадцать метрических тонн. Нельзя же так жадничать! Или купчина обманул, закидал больше, чем пообещал? Второй раз встаёт проблема взвешивания. Хотя всё же видно по осадке! Блин, да что же делать с необразованностью местных!
Через сутки уже у Холмогор обогнали и вторую нашу баржу – тупоносую. Тоже шла с перегрузом, да ещё и без мотора. Не иначе запороли шарманку неопытные шарманщики. Мои бы ипсвичские такого не допустили.
Архангельск мы обошли обмелевшей протокой, скребя днищем по песку и швыряя за корму песок и вырванные плицами растения. Тихонько, на самом малом, помогая себе шестами, протолкались под удивлённым взглядом пасущейся на берегу одичавшей козы, вы шли в море и свернули налево – тут ненаселённые острова, куда Фёкла нас с Марфушей и высадила. Генеральный план – дождаться возвращения флейта или шхуны и вернуться с ними, как будто из Копенгагена или Антверпена.
Угнавшая лодку в Архангельск Фёкла наконец-то справилась и со включением сцепления, и с подданием газу при этом. Уже на обратной дороге эти операции стали у неё получаться, потому что мы с Софи не слезали с попутчиц, втолковывая им тонкости обращения с шарманкой. А что делать, если кроме как на здешних тутошних русских, рассчитывать больше не на кого.
Марфа, успехи которой в освоении техники скромнее, осталась со мной. Ну то есть с Соней, которая, как всегда в условиях вынужденного безделья, затосковала. Смотрела на море в зрительную трубочку, словно Ассоль, поджидающая алые паруса, вспоминала свой первый поход вокруг берегов Шотландии. Они ещё тогда с Мэри готовились вступить в стихотворную перепалку с синими людьми Минча. И вот сейчас хозяюшка моя начала слагать вирши, причём по-русски. Упрямые такие, с не вполне понятным мне ритмом, про то, что она не станет плакать, потому что за спиной мерно дышит седой океан, а впереди вьются мокрые ленты дорог.