Москва-Лондон
Шрифт:
Краса и гордость северного побережья Европы, крупнейший портовый город Брабанта15, Антверпен давно превратился в важнейший центр торговой и финансовой деятельности не только Нидерландов, но и всей Европы. От него зависели мануфактуры городов Фландрии и Брабанта, работавшие преимущественно на экспорт. В них производились отделка английских сукон, стеклянные изделия, мыло, сахар и другие товары. Огромный и хорошо обустроенный порт Антверпена был местом стоянки многих тысяч кораблей, прибывавших сюда со всех стран мира, в том числе из португальских и испанских колоний. Только ежегодный товарооборот Англии с Антверпеном оценивался в 1550 году в 12 миллионов золотых экю, из которых на вывоз из Англии приходилось 7,5 миллиона экю, а на ввоз — 4,5 миллиона. Здесь были сосредоточены конторы всех крупнейших финансистов Европы. В антверпенскую биржу, больше похожую на роскошный храм, стекалось золото со всего мира, ежедневно там собирались до пяти тысяч купцов всех известных национальностей, а языком их общения являлось, разумеется, золото. Антверпенские шутники утверждали, что только от продажи драгоценных пряжек на башмаках этих богачей можно было бы весьма прилично содержать какое-нибудь из бесчисленного множества немецких государств в течение целых двенадцати месяцев… К концу 1551 года население Антверпена почти в четыре раза превышало население Лондона
и уступало в Европе, пожалуй, только Парижу!16
Ах, Антверпен!..
— Ты уверен, Чарли, что мы с тобой идем в правильном направлении? — спросил Чанслер, когда они вновь свернули на очередную узкую, грязную
и темную улицу.
— Да, капитан, — ответил его спутник, — я уже третий раз иду этой дорогой. Пора бы уже и не бояться заблудиться…
Вскоре они вышли на Соборную площадь. Ажурный шпиль величественного храма вонзался в небо и исчезал где-то в тяжелых свинцовых облаках, из которых капал мелкий холодный дождь. Еще несколько минут
по улице, словно ручей, впадавшей в Соборную площадь, и они остановились у тяжелых железных ворот — стеена17 Марты Гроот.
После первого же удара молотком по калитке внутри яростно завыли собаки. Однако второй раз прибегать к молотку не пришлось: чей-то резкий, глухой и хрипловатый бас тотчас усмирил собак.
— Кого Господь Бог подарил этому дому? — спросили на фламандском наречии.
— Торговцев водой и туманом, — ответил Чарли паролем на пароль и тоже по-фламандски.
Эту усадьбу дальновидный Томас Грешем приобрел семь лет тому назад. В Англии об этом мало кто знал, ибо крупнейший купец и финансист страны не очень-то любил выставлять напоказ свои дела. «Кричать о богатстве и власти — удел королей, — говаривал он в узком кругу коллег, — а вот править королями — удел купцов!..»
В центре большого и ухоженного стеена узорчатой рождественской свечой стоял трехэтажный дом с островерхой черепичной крышей. Сквозь листву деревьев просматривались кое-какие приземистые строения.
Во всем здесь чувствовались образцовый порядок и власть денег…
Огороженная по периметру высоким каменным забором, усадьба эта имела тайные выходы на четыре разные улицы, а пятый, подземный, приводил в небольшую хозяйственную пристройку главного городского собора, о чем его святые отцы не имели, разумеется, ни малейшего представления…
Такую усадьбу хотели бы иметь многие, но досталась она Томасу Грешему. Впрочем, о ее особенностях здесь никто ничего не знал. Не подо-
зревал о существовании подобного клада в Антверпене и сам Томас
Грешем, пока однажды на борту своей «Дианы» не познакомился с некой очаровательной молодой особой, ослепительно сверкавшей не только изысканной красотой, но и великолепными, баснословно дорогими драгоценностями. «Тысяч на пятьдесят», — сразу оценил Грешем стоимость ее украшений, но их хозяйку он в конце концов оценил гораздо выше
и, как всегда, не ошибся…
Марта Гроот оказалась вдовой крупного судовладельца, убитого пиратами где-то у берегов Южной Африки. Она была раза в два моложе своего
богатейшего супруга, с которым не прожила вместе и полугода. Будучи сто-
процентной англичанкой, она вернулась в родной Виндзор18 едва ли
не самой молодой, очаровательной и преуспевающей вдовой Англии. Естественно, за ней потянулся длинный и блестящий шлейф не только ценителей ее красоты, но, главным образом, искателей ее богатства.
Но Марта Гроот все-таки досталась Томасу Грешему!
Став его постоянной любовницей, Марта не раз привозила возлюбленного в свою антверпенскую усадьбу, доставшуюся ей по наследству. В один из таких приездов Грешем без труда уговорил ее продать ему за смехотворно низкую цену это главное сокровище капитана Ганса Гроота, но все документы были оформлены таким образом, что формально хозяйкой усадьбы оставалась его неутешная вдова…
Поскольку за глухими стенами и железными воротами стеена Гроот
не было больше слышно человеческих голосов, а по улицам никто не спешил в гости к хозяйке, которая к тому же уехала к себе на родину сразу после смерти супруга, постепенно к этому тихому поместью все потеряли интерес (и это сейчас в Нидерландах было, пожалуй, самым главным богатством!).
— Раздевайтесь, господа, прошу вас к камину, — простуженным басом сказал высокий худощавый мужчина с длинными, сильно посеребренными волосами, короткой жидкой бородкой и редкими седыми усами. — Кажется, вы промокли, и, я думаю, глоток-другой горячего глинтвейна едва ли сейчас повредит вам. А после завтрака можно было бы заняться нашими делами, не правда ли? Кстати, господа, что вы предпочитаете на завтрак?
— О, я уверен, — с улыбкой заявил Чанслер, — что в этом вопросе мы вполне могли бы довериться искусству и опыту вашей уважаемой супруги.
— Благодарю вас, сэр. Вы, насколько я понимаю, мистер Ричард Чанслер, не так ли? Я уже видел вас, сэр: ведь я не раз бывал на вашей милой «дамочке» «Диане».
— Да, я тоже хорошо запомнил вас, мистер Мартин Фогель. Полагаю, вы давно служите у сэра Томаса?
— О да, мистер Чанслер, я знаю сэра Томаса с первого дня его рождения, а моя жена была его кормилицей. Так что он нам почти как сын…
После обильного завтрака Чарли Смит отправился в одну из спален третьего этажа, а Чанслер с Фогелем удобно устроились у камина в кабинете сэра Томаса на втором этаже.
— Вы впервые в этом прекрасном гнездышке, мистер Чанслер? — спросил Фогель. — А в Антверпене вы когда-нибудь прежде бывали?
— Увы, не доводилось, хотя по соседству, во Франции и некоторых немецких землях, я был.
— Не могу сказать, что ваше первое знакомство с Антверпеном и Нидерландами произошло в лучшее для них время, — вздохнул Фогель. — Я не сомневаюсь, сэр Томас просветил вас на этот счет, но думаю, и мне есть что добавить по этому поводу. Надеюсь, вы не возражаете, мистер Чанслер?