Москва – муза Бориса Пастернака
Шрифт:
Несмотря на отказ Иды стать его женой, они не прекращали встречаться вплоть до ее замужества в 1917 году, после чего она эмигрировала.
Многие стихи Пастернака ранней поры содержат женский образ, навеянный личностью И. Высоцкой. В одном их них запечатлена гостиная особняка Высоцких в Чудовском:
Мне снилась осень в полусвете стекол,Терялась ты в снедающей гурьбе.Но, как с небес добывший крови сокол,Спускалось сердце на руку к тебе.Припомню ль сон, я вижу эти стеклаС кровавым плачем, плачем сентября;В речах гостей непроходимо глохлаГостинаяО подобном вечере Пастернак писал в черновике письма, обращенного к Иде, весной 1910 года: «Вчера в Чудовском был ослепительный Седер [1] . Весь стол был в розах, несколько новых людей, смех, непринужденность, потом полнейший мрак к десерту с иллюминированным мороженым, которое проплыло сказочными красными домиками между черно-синих пролетов в сад при натянутых шутках. Потом опять снежная скатерть электричество в хрустале и розы».
1
В иудейской традиции праздничный пасхальный ужин.
Без сомнения, ореол сказки, чуда, тайны придавало таким вечерам присутствие на них молодой хозяйки, которой Пастернак в том черновике адресовал признание: «Моя Ида, я не вижу и не знаю ничего сейчас кроме тебя».
Имя основателя известнейшей в то время чайной фирмы, деда Иды Высоцкой, было Калонимус Зеев Вульф Высоцкий. Он родился в литовском городке Жагаре. В 1858 году дед переехал в Москву и основал чайную фирму, торговым знаком которой был кораблик с поднятым парусом. К концу 19 века ему принадлежало уже 12 фабрик. Его чай поставляли великому князю Николаю Михайловичу и Его Величеству шаху Персии. В годы Гражданской войны популярность фирмы отразила пословица: «Сахар – Бродского, чай – Высоцкого, Россия – Троцкого». Огородная слобода – Чудовский переулок – с 1933 года переулок получил название переулок Стопани в память об А. Стопани – партийце. В 1994 году переулок вновь был назван Огородная слобода, по существовавшей здесь с 17 века Огородной слободе царского двора. В 1900 году архитектор Р. Клейн выстроил дом № 6 в псевдорусском стиле для семьи Высоцких и, в частности, для Давида Васильевича Высоцкого, ставшего директором товарищества чайной торговли «Высоцкий и К.».
Все началось в 1919 году: «Зари не будет, и в лавках чаю нет», – воскликнет герой Пастернака Сергей Спекторский. Традиционные московские чаепития закончились, самовары покрыты толстым слоем пыли… Чай перестали продавать.
Пастернак видит в этом трагическую гибель устоявшегося уклада, наступление «пещерного века» в бесприютном городе: «Жизнь сужалась под шумок отказом то от одного, то от другого. Москва, казалось, уже давно зажила по заветам пещерных людей в одной комнате, еще кое-как отапливаемой, превращающейся в конуру, в логово».
Восьмигранник, что на Русаковской улице напротив гостиницы «Бородино», отмечает место начала строительства первой линии метро (Сокольническая ветка) в 1934 году. Во время работы Первого съезда писателей в 1934 году произошел забавный инцидент, который воспоминал драматург А. К. Гладков: «Во время работы Первого съезда в Колонный зал пришла с приветствием делегация метростроевцев. Среди них были девушки в прорезиненных комбинезонах – своей производственной одежде. Одна из них держала на плече тяжелый металлический инструмент. Она встала как раз рядом с сидевшим в президиуме Пастернаком, а он вскочил и начал отнимать у нее этот инструмент. Девушка не отдавала – инструмент на плече – рассчитанный театральный эффект – должен был показать, что метростроевка явилась сюда прямо из шахты. Не понимая этого, Б. Л. хотел облегчить ее ношу. Наблюдая их борьбу, зал засмеялся». Пастернак смутился и начал свое выступление с объяснений по этому поводу»: И когда я, в безотчетном побуждении, хотел снять с плеч работницы Метростроя тяжелый забойный инструмент, названия которого я не знаю (смех), но который оттягивал книзу ее плечи, – мог ли знать товарищ из президиума, вышутивший мою интеллигентскую чувствительность, что в многоатмосферных парах, созданных положением, она была в каком-то мгновенном смысле сестрой мне, и я хотел помочь близкому и давно знакомому человеку».
Во время испорченного Пастернаком театрального представления работников Метростроя руководитель их делегации, товарищ Коробов, воодушевленно рассказывал, как изменилась Москва: «…Нет Китайгородской стены, нет Сухаревки, нет той старины, за которую многие цеплялись, той старины, которая нам мешала переделывать Москву старую на новую социалистическую… Китай, городские камни, камни “сорока сороков” мы загнали в наши туннели и заставили служить делу социализма». Не стоит говорить, что Пастернак был, без сомнения, в рядах «цепляющихся за старину» и остро переживавших трагическое изменение облика старой Первопрестольной: «Как ты кончаешься, Москва», – напишет он.
Каланчевская площадь
Образ движения – один из постоянных образов в творчестве Пастернака: «вокзал несгораемый ящик разлук моих, встреч и разлук». Устами Сергея Спекторского он признается в любви к Москве: «Все ездили, а он к Москве пришит, хоть и в утробе знал ее на память».
Пастернак не был домоседом, но и странствовал не так уж много. Он жил в разных городах Германии, бывал в Италии, Париже, ездил в Грузию, на Урал, в Татарию, но поездки его были редки и непродолжительны, и, возвращаясь, он с нетерпением ждал встречи с городом своей судьбы:
Мой поезд только тронулся,Еще вокзал, Москва,Плясали в кольцах, в конусахПо насыпи, по рвам…С Ярославского вокзала на Каланчевской площади Пастернак в 1916 году отправился на Урал работать в конторе химических заводов и вернулся сюда же в 1917 году. Отсюда на Урал и в Сибирь уезжали, возвращались или не возвращались и его герои: Тоня, Юрий, Лара, Павел, Комаровский… «Доктор Живаго»: «Пока была жива мать, Юра не знал, что отец давно бросил их, ездит по разным городам Сибири и заграницу, кутит и распутничает, и что он давно просадил и развеял по ветру их миллионное состояние».
«В это самое время в Москву с Урала приехали вдова инженера-бельгийца и сама обрусевшая француженка Амалия Карловна Гишар, полная блондинка лет тридцати пяти, с двумя детьми, сыном Родионом и дочерью Ларисою». Позднее, обвенчавшись, Лара и Павел уехали на Урал с Ярославского вокзала, а Комаровский сказал, «что Москва станет после их отъезда для него пустынею Сахарой, просил переписываться с ними и наведываться к ним в Юрятин. Поезд тронулся плавно, словно подражая движению шляп, которыми им махали на прощание. Когда перестали махать и троекратно рявкнули что-то издали, вероятно, “ура”, поезд пошел быстрее».
Лара вновь на Ярославском вокзале: «…приехала в Москву из Иркутска, сдала вещи в камеру хранения, иду по старой Москве… иду и иду, спускаюсь по Кузнецкому, подымаюсь по Кузнецкому…».
Владельцем Ярославской железной дороги было акционерное общество, которое в конце 19 века возглавил Савва Мамонтов – отец Веры – «Девочки с персиками».
В те времена площадь Каланчева Поля была пустынной и малозастроенной. В 17 веке на месте площади раскинулось Каланчевское Поле, где стоял царский дворец, увенчанный вышкой – каланчей. Каланча по-татарски значит вышка. Известной достопримечательностью Каланчевки был громадный Красный пруд, низкие берега которого соседствовали с путями недавно построенной первой в России железной дороги Санкт-Петербург – Москва. Водоем пруда очень пригодился и новой Московско-Ярославской дороге: вода для паровозов и технических нужд была рядом. Ярославский вокзал был перестроен из здания 19 века, построенного еще архитектором Р. И. Кузьминым; новый вокзал был прекрасно отделан и снаружи, и внутри по проекту архитектора Ф. Шехтеля.