Москва Поднебесная
Шрифт:
– Что это?!.. – Метатрон безумными глазами созерцал вертикальный шторм. – Она рушится?! Что нам делать?!!
– Убираться отсюда! – кричал Гор, маша мощными чёрными крыльями. – Убираться как можно скорее!..
Архангел, схватив своих слуг, Сириуса и Жерара, тревожно кружил над землёй. Он сам не понимал, что случилось.
– Боже! Если такое происходит только оттого, что один свободный покинул этот мир… что же будет, если его покинут все?! – Он полетел прочь от стены, в сторону, куда бежали Загробулько и Лисичкина. На лету он схватил их двоих и, взмыв ввысь, исчез в точке входа в реальный мир, мгновенно переместившись в объективную реальность. Анастейд схватила обезумевшего Мамедова и нырнула вслед за Архангелом. Гор тоже устремился за ними, но, опомнившись, вернулся, отыскав дрожащих вдали от стены Лавандышеву с Вознесенской.
– Ну что, дамочки? Домой? – крикнул он голосом, полным безумства, и, не дожидаясь ответа, поднял напуганных до смерти звёздных подруг в небо. Гор выглядел сейчас примерно как сумасшедший, беснующийся на пожарище собственного жилища. Карие глаза его горели, и в жилах пульсировала кровь, горячая, как лава вулкана. Канал в объективную реальность был открыт всегда, но только высшие могли видеть его. Именно туда, вслед за Архангелом и божественной Анастейд, и влетел птицеголовый Фалкон с двумя визжащими в его руках развратными знаменитостями.
Елисей сам пытался спасти свою ненаглядную супругу, но не знал, куда лететь. Он метался в небе, прижимая Наталью Андреевну к стучащей молотом груди, как ласточка, попавшая в бурю. Его спас Метатрон. Огромный и красивый, высекающий молнии при каждом взмахе крыльев, он в один миг нашёл бывшего ангела, вновь почувствовавшего радость полёта, и, бережно обернув чудесными своими крыльями, вытащил в объективный мир.
Последним границу миров покинул ангел Дриммейн. Один он смотрел на стену сознания полными радости глазами. Один он видел, как чудовищная вибрация стихает, как разглаживается поверхность её, только что неожиданно лишившаяся одного сегмента. Только он один видел, как всё становится на места. И ещё он чувствовал, что где-то там, за гранью, которую отныне перейти ни ему, ни кому другому уже не по силам, существует теперь новый прекрасный мир, удивительный и счастливый, полный любви и радости. Мир, в котором нет никого, кто был бы ограничен…
Эпилог
В Москве была ночь. Спокойная летняя ночь с брызгами горячих звёзд и ярко-жёлтой луной в безоблачном небе. Основная масса граждан давно спала глубоким сном в своих отдельных квартирах. Тихий московский дворик одного северного района Москва был наполнен спокойствием и негой. Слабо шелестели листвой редкие деревца возле детской песочницы, да у помойного бака, шурша целлофаном, искал съестные объедки голодный бездомный пёс.
Из всех окон, выходящих во двор, горело лишь одно, на седьмом этаже. Страдающая бессонницей Зося Петровна Захарьева сидела у него, подперев кулаком щёку, пила чай вприкуску с маковым
Читать Зося Петровна не любила, и книг в доме не держала. Разве что была у неё старая брошюра Библии Нового Завета от церкви Мормонов, полученная бесплатно у метро Новокузнецкая из рук агитатора иностранного происхождения, да большая медицинская энциклопедия, в которой Зося Петровна порою вычитывала научные формулировки своих хвороб.
Пенсионерка была одинока, даже зверюшку никакую в доме не держала, а оттого излить свою тоску никакому живому существу не могла.
Тут грусть Зоси Петровны что-то прервало, и она увидела, как во дворе полыхнула беззвучно синяя молния и из воздуха на землю посыпались ангелы небесные, в руках неся людей. Никто, кроме одной Захарьевой, этого не видел. Старуха вскрикнула и пролила на подоконник чай.
– Господи боже!.. Армагеддон! – ужаснулась пенсионерка. Тут её грудь охватил жар, сознание тотчас померкло, и она упала без чувств на линолеумный пол. В беспамятстве ей привиделось, будто снова она молода, красива и беспечна. Будто бежит она по ромашковому полю, собирая полевые цветки, и сплетает из них венок, а за полем видны, словно Алтайские горы, высокие стога, и ждёт её в этих стогах, развалившись вольготно, красавец-кавалер в фуражке с гвоздикой и гармоникой.
Когда старушка очнулась, никаких ангелов за окном уже не было, а ночь сменилась днём, и подумала тогда Зося Петровна, что ангелы ей почудились. Что не было ничего ночью, а видела она странный сон. Однако как только зашло солнце в зенит, она первым делом пошла в церковь, купила свечку и поставила её во искупление всех своих грехов. Надо сказать, что с этого дня бессонница её больше не мучила. Спала она сладко, как младенец, и сны её были чудесными.
Увиденная пенсионеркой Захарьевой компания недолго задерживалась во дворе. Елисей с женой без лишних слов отправились домой к дочерям. Загробулько, окрылённый любовью, поймал такси и уехал с Верочкой в однокомнатную её квартиру, где они до утра не спали, а, сладко изнывая от страсти, дарили друг другу плотское счастье. Лавандышева, обретя прежнюю внешность, помчалась к продюсеру Фаруху просить прощения. А Вознесенская, вцепившись в очаровавшего её Мамедова, пожелала немедленно ехать с ним в ресторан пить шампанское. Они отправились в ночной развлекательный комплекс «Молодая Гвардия», где для Эллады всегда была открыта беспроцентная кредитная линия, и пробыли там до утра. К слову сказать, для всех увиденное на границе миров представлялось чем-то вроде сна. А по-другому и быть не могло, ибо ни один ограниченный стеной сознания, в реальности не понимает того, что ограничен.
Высшие существа, расставшись со смертными и не имея к ним более никаких претензий, перешли в мир нематериальный, где и продолжили спор об истинном назначении бытия. Пришли они к чему-то или так и остались каждый при своём, неизвестно…
В тот самый миг, когда на границе миров Василий и его холодильник исчезли из ставшей для них невыносимой реальности, все сотворённые по воле свободного человека чудеса развеялись. Все, кроме одного. Останкинская башня так и осталась торчать из покорёженной земли исковерканным обрубком, напоминая почерневшую трубу заброшенной атомной электростанции. Правда, фекалии она больше не источала, что, конечно, пришлось как нельзя кстати, ибо ресурсы, брошенные правительством на утилизацию зловонных вод, истощались с каждым часом. Цены на недвижимость в районе Останкино упали до цифр просто смешных, но жить там всё равно никто не желал. В то время как отдалённые районы Москвы, наоборот, были переполнены переехавшими туда из окрестностей катастрофы гражданами.
Никакой преграды для телесигнала более не существовало, но сразу об этом узнали лишь немногие. Одним из первых счастливчиков стал, кстати, пенсионер-изобретатель Анатолий Фокич Сусальников, слухи о смерти которого были сильно преувеличены подругой Натальи Нистратовой педиатром Сонечкиной.
Ударенный электрическим током ветеран и правда чуть не скончался, на радость преступным братьям Дурденко, но медицина оказалась в этот раз сильнее смерти, и старика вернули к жизни очень скоро. Пока Сусальников лежал в палате, находясь в беспамятстве, в голове его возник чертёж некоего электронного устройства. Изобретатель, подобно Менделееву, увидевшему свою знаменитую таблицу во сне, придя в себя, принялся за работу и, уложившись в несколько часов, собрал навеянный Морфеем прибор. Тут же старик возжелал его опробовать.
С прибором наперевес пенсионер-радиолюбитель, горя глазами и предвкушая победу над чертовщиной, возникшей с телевещанием, вскарабкался на крышу своего дома по чердачной лестнице. Выбравшись на воздух, Анатолий Фокич подсоединил к домовой телеантенне прибор, а к прибору портативный телевизор «Рекорд», который тоже прихватил с собой, и… О чудо! Поймал, наконец, долгожданный сигнал. Правда, первым попался в его телесети почему-то именно зарубежный порноканал «Gold TV», который не менее электрического разряда немедленно поразил изобретателя откровенной обнажённостью молодых тел, новаторством межполовых отношений и множественными способами любви, о которых проживший три четверти века старик до сего момента и не подозревал.
Насмотревшись постельных безобразий, Сусальников, тоскливо глядя на сияющие в ночном небе звёзды, задумался над вопросом: а тем ли всю жизнь он занимался, и правильно ли сделал, что прожил свою жизнь в полном одиночестве? Отчего-то ему теперь казалось, что прожил он совершенно неправильную и довольно глупую, но зато праведную жизнь. Только нужна ли была эта праведность?
Анатолий Фокич всплакнул украдкой и, более не в силах созерцать развратную вакханалию на малюсеньком чёрно-белом экране, выключил телеприёмник. Однако, несмотря ни на что, Сусальников был внутренне счастлив. Счастлив, что хоть бог и не дал ему в жизни любви и прелести познания всего многообразия интимных удовольствий, он взамен наградил его талантом радиотехническим, дающим, возможно, гораздо большее! Тут он твёрдо осознал, что праведность его была нужна и, возможно, необходима!
«Ведь смог же я?!..» – думал старик, бережно отсоединяя прибор от антенны. Руки его дрожали, словно держал он в них сокровище. О том, что сигнал появился на экране его старенького «Рекорда» вовсе не благодаря его прибору, а совсем по иной причине, ветеран не догадывался.
На радостях, что он один разрешил неразрешимую проблему, и тайно подозревая в себе настоящего гения, Анатолий Фокич помчался домой звонить в Государственное Техническое Бюро, надеясь на самое высокое признание, а заодно и на крупную денежную премию. Он так и видел, как отстроит вскоре на полученные деньги собственный домик в деревне на берегу прозрачно-синей речки, в которой каждое утро будет удить толстобрюхих карасей да вертлявых подлещиков. А возможно, ещё и женится на какой-нибудь молодой девице! От предвкушения счастья было ему так хорошо, что он не бежал даже, а почти парил над ступенями, словно обретя крылья. К сожалению, мечте его не суждено было сбыться…Странная история приключилась и со вторым пилотом «Боинга-737», рейса Москва-Адлер, того самого, что должен был разбиться 22 июля, Степаном Иващенко. Как и другие пассажиры самолёта, ничего не помня ни о полёте, ни о чудесном спасении, он явился домой. Правда, явился пилот последним из всех пропавших. Даже позже капитана Константина Савельевича Пыжникова. Появление его дома произошло как раз наутро после ночи, в которую из мира навсегда исчез натворивший чудес молодой свободный мечтатель.
На квартире его ждала засада фээсбэшников, дабы учинить допрос лицу, непосредственно управлявшему исчезнувшим самолётом. Капитан же Пыжников два дня как находился в руках ФСБ, но информации, раскрывающей подробности происшествия, не давал, ссылаясь на полную амнезию. В ФСБ планировали очную ставку пилотов, на которой те могли бы расколоться и признаться, где находится злополучный воздушный транспорт.
Войдя в квартиру, Степан увидел в прихожей неизвестных ему личностей вида весьма решительного и даже кричать не стал, а, жалобно посмотрев, скис. Второго пилота незамедлительно доставили в генеральный штаб, а оттуда сразу в изолятор, где хотели для начала опробовать на нём несколько новых психотропных препаратов, дабы в корне задушить малейшую попытку сокрытия фактов, но…
Но этого делать не пришлось. Вовремя поступил звонок из Кремля, и голос, выдающий в своём обладателе чиновника наивысочайшего уровня, сообщил, что дело о пропаже самолёта закрывают и что виновные уже наказаны самым суровым образом. Иващенко, перепуганного до смерти, отпустили на все четыре стороны, но пошёл он только в одну, а именно в ту, где располагался бар, в стенах которого некогда повстречались Елисей и Архангел Михаил. Конечно, это было чистейшей воды совпадением.
Степан расположился за пустующим столиком и, ничего не подозревая о событиях последних дней, заказал водки. Барменша посмотрела на Иващенко так, словно тот попросил её за пять рублей станцевать перед ним топлесс, но взгляд лётчика был так убедителен, что водку она всё же принесла. Отойдя за стойку, официантка с детским нетерпеливым любопытством принялась наблюдать, как из вполне приличного на вид гражданина сделается натуральная свинья. Однако гражданин выпил одну рюмку, другую, третью, а превращения всё не происходило.
– Вакцину, видать, нашли, – шепнула барменша на ухо уборщице, с не меньшим интересом созерцавшей удивительного посетителя.
– Не иначе! – подтвердила та, сухо сглотнув.
Однако сцену безболезненного поглощения алкоголя видели не только они. С ещё большим внутренним накалом, с тревожным замиранием сердца и мечущимся вверх-вниз кадыком, словно футбольный болельщик, попавший на решающий судьбу мирового кубка матч, распитие пилотом водки наблюдал завязавший алкоголик Семёныч – сосед Нистратова. Ему казалось, он сейчас сойдёт с ума! Хоть и сидел Семёныч от Иващенко далеко, терпкий аромат, знакомый старику чуть не с детства, достигал его носовых пазух, щекотал их, манил и дразнил. Он и сам ждал, когда же тот превратится, и поначалу посмеивался в душе над идиотом-посетителем, возомнившим себя неподвластным губительной мутации.
Теперь, видя, что лицо незнакомца остаётся человеческим и меняется лишь так, как и должно меняться при поглощении сорокоградусной, внутри него начался кошмар. Сердце лихорадочно застучало, на лбу выступил пот, и старик, не выдержав, выскользнул из-за стола, мгновенно очутившись подле Иващенко.
– Как это ты так? – Экс-алкоголик встал перед пилотом, как перед божеством.
– Как так? – не понял Степан.
– Пьёшь-то как? – Старик указал дрожащим пальцем на графин.
– Садись, – пригласил Иващенко, и Семёныч тут же сел.
Пилот кивнул официантке, и та, будучи барышней сообразительной, незамедлительно явила на стол второй стакан, в который Иващенко щедро плеснул старику огненной воды.
– Пей, – приказал он. И старик, уже не страшась ничего, и только подчиняясь воле неподвластного мутации, а душой ощущая жгучее желание, одним глотком опустошил стакан.
– Степан, – представился пилот, оценив мастерство поглощения.
– Семёныч, – прохрипел алкоголик в ответ, ощупывая нос. Нос был цел. То есть оставался таким же распухшим и рыхлым, с проступающими по всей поверхности прожилками. Осознав, что водка теперь не опасна, что можно, не страшась превращений, пить её сколько душе угодно, он чуть не умер от счастья. Сначала он кинулся на Иващенко и расцеловал того, как сына родного. Потом, не спросясь, накатил себе ещё из графина, и выпил, как чудодейственный нектар. И снова ощупал лицо. Ничего не было. Тогда, полный бескрайностью чувств, он, ликуя и трясясь каждой частицей тела, крикнул в сторону бара:
– Слава тебе, господи! Свершилось! Катюша! Дочка! На все!!!.. – И бросил на стол мятые денежные комки…
В этот день новые знакомые выпили столько, сколько, наверное, должен был бы выпить Семёныч за все дни своей вынужденной трезвости. А возможно, и того больше. Водка сделала своё дело. Пилот и старый алкоголик стали друзьями. Иващенко из авиации ушёл по причине того, что летать больше не мог. Небеса теперь страшили его не хуже подземного царства. Из-за чего это произошло, он и сам себе объяснить не решался, а только чувствовал при приближении к самолёту бесконтрольный ужас и тошноту. Да и не хотел он больше подниматься в небо, найдя удовольствие в другом. Полгода он не работал, а только пропивал с Семёнычем накопленное. А потом случилось совсем непостижимое. На квартиру старого алкоголика заявилась ранним январским утром неизвестная престарелая мадам. Увидев алкаша, она кинулась тому на шею и разрыдалась…
Старуха, кстати говоря, была пассажиркой самолёта, которым в последний раз в жизни управлял Иващенко. Выяснилось, что она родная сестра Семёныча. Что потеряли они друг друга ещё детьми, в осаждённом фашистами Ленинграде. Что род их, оказывается, именитый и прославленный, имеющий в корнях своих самого графа Суворова, и очень, очень богатый, а они единственные наследники немыслимого состояния.
Семёныч, с пьяных глаз, поначалу порывался старуху выгнать, подозревая её в родственной связи с Сатаной, но Иващенко вернул того в реальность стаканом портвейна. За наследством во Францию, где оно их и поджидало, отправились втроём. Там, на берегу Луары, их встретил родовой замок Годар Турье, собственная винодельня, и земельные угодья в шестьдесят акров. За какой-нибудь год Семёныч из затрапезного алкоголика превратился в заправского богача – владельца крупнейшей компании, экспортирующей лучшие сорта французских вин по всему миру. Пить он, к всеобщему удивлению, бросил, и только порой, вечерами, сидя у камина, позволял себе бокал «Божоле», смакуя его с дымом гаванской сигары.
Иващенко же начал служить при наследниках делоуправителем с окладом пятьсот тысяч евро в год. Позже выяснилось, что потомкам Суворова причитается ещё и особняк в центре Санкт-Петербурга. Об этом гласили документы, найденные Семёнычем в подвале доставшегося по наследству замка. Но правительство России, несмотря на всю серьёзность и достоверность бумаг, особняк законным владельцам не вернуло, а только выплатило скромную компенсацию в размере двадцати миллионов рублей…Доставленный в психиатрическую клинику имени Кащенко трестоуправитель Берг был обследован одним из лучших специалистов в области психических расстройств
Знакомство произошло вот как. Напичканный медикаментами Берг лежал на койке с выражением кота, обожравшегося сметаны, и смотрел в потолок, размышляя про себя о скрытой сущности собак. Он выделял две основные группы, которые называл условно шавки-кусачие и породистые-наглые, и пять дополнительных – сволочные, слюнявые, мордастые, пятнистые и говорящие. Пса, посетившего его кабинет, Берг относил к группе породисто-наглых мордасто-пятнистых-говорящих. Правда, дополнительная категория сволочные ему тоже подходила. И это мучило бывшего начальника очень сильно. Краешком сознания он понимал, что его система не охватывает всей сущности собачьей и не упорядочивает её, а, наоборот, запутывает ещё больше. И это обстоятельство яростно подливало масла в огонь тревоги бывшего трестоуправителя. Впрочем, у Ивана Афанасьевича было неоспоримое спасение от тягостных мыслей.
«Мне-то он всё равно не страшен. Я в домике!» – размышлял про себя Берг и топорщил густые усы на потолок с облупившейся побелкой.
Тут он заметил, что сосед его, бритый наголо тип, с пивным животиком и лицом клерка, получившего удвоенную премию под Новый год, завис над кроватью в позе лотоса. Однако это обстоятельство ничуть Ивана Афанасьевича не смутило.
– Простите, – он приподнялся на подушке, обратившись к балансирующему в воздухе соседу, – вы в собачках разбираетесь?
– Да, – умиротворённо ответил тот.
– Намедни со мной удивительная история приключилась… – начал Берг, но левитирующий его тут же прервал:
– Знаю.
– Вот как? Тогда ответьте, что же это, он тоже, выходит, Берг? – потребовал бывший трестоуправитель.
– Берг, – подтвердил сосед. – Сын Цербера.
– Кого-кого, простите?
– Цербера. Трёхголового пса. Сурового стража врат в потусторонний мир, – ответствовал похожий на клерка.
– А вы откуда это знаете? Вас как зовут?
– Сейчас Афроний, а раньше меня знали как Будду.
Иван Афанасьевич на секунду задумался.
– Будда – это который бог, что ли, китайский?
– Точно! – подтвердил сосед.
– А что же вы здесь? Вам бы надо на небеса, – удивился бывший начальник, поглаживая обритый череп, на котором ещё недавно плотно сидела папаха густых волос.
– Я отошёл от дел и теперь постигаю гармонию. А это место способствует созерцанию и углублению как никакое другое в мире!
Берг в ответ кивнул.
– Да. Согласен. – И, задумавшись, тревожно добавил: – Но собаку эту нужно изловить и проверить… вдруг она бешеная?.. – Тут он зевнул, и его неумолимо потянуло в сон. Спал он крепко, видя себя в сновидении кучером тройки, запряжённой огромной трёхголовой псиной. Он нёсся по снежной равнине к восходящему солнцу и залихватски свистел. Сон был для Ивана Афанасьевича крайне приятным…
После Берг вёл множество бесед с удивительным соседом, из которых узнал, что вся вселенная устроена в точности так же, как сознание любого человека, и что тот мир, в котором он непосредственно живёт, создан именно его соседом – Савелием Мартиросяном, или, проще говоря, Буддой. В доказательство сосед показал ему свою электроэнцефалограмму мозга, но Берг в ней ничего не понял и решил поверить умеющему летать над кроватью на слово.
Спустя два месяца Ивана Афанасьевича отпустили домой, назначив ему амбулаторное лечение во избежание рецидивов. Берг и правда пошёл на поправку, и собак уже почти не боялся, но главное – лечение навсегда искоренило в нём специфическую особенность путать людей, а если он вдруг сомневался в том, кто пред ним стоит, то всегда первым делом вежливо осведомлялся у гражданина, кто он такой будет и какой у него вопрос.
В строительный бизнес он не вернулся. Бывший трестовладелец был достаточно обеспечен финансово, и на эти деньги вдруг, ни с того ни с сего, следуя какому-то внутреннему наитию, выкупил пришедший в негодность бассейн на северо-западе Москвы, где принялся разводить рыб лососёвых пород.
Поначалу бизнес не складывался, и Берг чуть не обернулся банкротом. Рыба дохла, не успевая вырасти в половозрелых особей, способных производить икру, и никакие попытки изменить это к положительным результатам не приводили. Но однажды на пороге его дома возник человек, который представился посланником его старого больничного знакомого Афрония и передал трёхлитровую банку мальков, из которых в считанные дни выросло племя удивительных форелей и сёмг.
С этого момента дела рыбозаводчика пошли в гору. Водоплавающие плодились и росли со сказочной быстротой. Берг еле успевал продукцию свою продавать. А уж икра компании «АйсБерг», как скромно назвал своё предприятие Иван Афанасьевич, пользовалась спросом колоссальным. Но самое интересное было в том, что у того, кто икру эту пробовал, душа становилась чище, и ненависть к своим собратьям человекам улетучивалась куда-то почти совсем…
Зина, бывшая секретарша Берга, вышла замуж за директора мелкой турфирмы, и часто летала заграницу. Работать она больше не желала, а просто сидела на шее у своего благоверного, выклянчивая деньги на новые наряды. Муж Зину любил, а потому деньги, не сопротивляясь особо, давал. Через три года экс-секретарша разродилась сыном Лёхой и сильно растолстела, но страсть к загранице в её чернявой головке не утихла. Она объездила чуть не весь мир.
Когда сын Лёха подрос, в один из дней рождений матери он осчастливил её подарком – щенком-далматинцем. Увидев кроху, Зина перепугалась жутко и слегла с температурой. Но всё обошлось. И щенок прижился в новой семье, и Зина, хоть и растолстевше-подурневшая, всё равно была любима супругом. А щенка, по причине совсем уж неясной, назвали Берг. Он стал любимцем в доме…
Будучи в теплоходном круизе по Золотому кольцу России, уфолог Никромантов посетил город Суздаль, где теплоход «Николай Чернышевский», на котором он плыл в компании своих учёных коллег, остановился на два дня. Круизёров разместили в гостинице «Сокол» и наделили полной свободой действий. Учёные решили времени даром не терять. Напившись водки в местном ресторанчике «Комета» (благо давно минули те дни, когда от поглощения спиртосодержащих продуктов люди трансмутировали в свиней), исследователи инопланетных вмешательств в дела земные затеяли долгий и нудный спор о происхождении жизни, в сотый раз доказывая друг другу каждый свою теорию.
Савелий, разгорячённый алкоголем, вдруг вспомнил о своём давнишнем контакте, и с жаром поведал о случившимся с ним учёному собранию. При этом Никромантов махал руками, был лилов, как переспелый арбуз, и безбожно врал, пририсовывая в повествование моменты, которых в действительности не было совершенно. Например, факт того, что контакт состоялся во сне, Савелий Каримович бесшабашно опустил, сказав всего лишь, что дело было ночью. Вместо одного контактёра в рассказе уфолога фигурировало целых три, и все выглядели не иначе, как гигантские муравьеподобные твари трёхметрового роста. Савелий божился, что контактёры из далёкой галактики Омега-Сиганда открыли ему истинный смысл существования землян, который на самом деле заключается в ассимиляции всех планет галактики, населённых гуманоидами, людьми-клонами. По правде сказать, Савелий толком ничего не помнил из разговора с младенцем Загробулько, который и представителем иных цивилизаций вовсе не был, а потому сочинял соль своего контакта на ходу.
– Что ты несёшь? Какие, к чёрту, клоны? Какой контакт?.. – Коллеги махали на него.
Но Никромантов гордо вскидывал пьяную голову и пронзительно смотрел неверующим в глаза.
– Был контакт! Был! Богом клянусь!.. – удостоверял он.
Ночью, совершенно один, Савелий двинулся осматривать Суздальские достопримечательности. Первым делом пьяный вдрызг уфолог решил узреть Спасо-Ефимовский монастырь. Двигался он наугад, совершенно не представляя, где монастырь этот находится и находится ли вообще где-то поблизости?..
По тёмной, не освещённой фонарями дороге, учёный шёл, шатаясь, вслух понося коллег за недоверие к его откровениям, и при этом поддерживал опьянение, прихлёбывая из пластиковой полуторалитровой бутыли с пивом «Суздальское крепкое». Вдруг над Савелием в небе полоснул яркий сиреневый луч, и что-то огромное, ослепительно блеснув, стало приближаться к земле. К тому самому месту, где уфолог от неожиданности увиденного упал.
Через минуту в пятидесяти метрах от Никромантова на землю грохнулась огромная посудина, напоминающая начищенную до блеска алюминиевую миску размером с автомобиль.
– Мать честная!.. – Он вмиг протрезвел. – Инопланетяне! – И побежал на свет прожекторов.
На самом деле это была очередная авария ретранслятора леганионцев. Тех самых ангелоидов расы дельфинов, которых в своё время встретил в подземелье кургана Елисей Нистратов. Возле рухнувшего ретранслятора вздыхал опечаленный поломкой ремонтник-леганионец Артанаг. Двухметрового роста, в серебристом антирадиационном комбинезоне, с серой кожей и чёрными выпуклыми глазами, он выглядел (конечно же, для человека непосвящённого) весьма фантастично и даже в некоторой степени феерично.
– Товарищ пришелец! Товарищ пришелец! Звёздный гость!.. – заголосил Никромантов, подбегая к ремонтнику. – Как я рад! Наконец– то… вы прибыли!..
Савелия переполняло счастье. Он еле держался на ногах, то ли от количества выпитого, то ли от осознания, что долгожданная встреча наконец-таки состоялась.
– Я – землянин! Я рад приветствовать вас на нашей планете… – пытаясь взять себя в руки, торжественно заговорил Савелий. Но его прервали.
– Слушай, мужик, не до тебя сейчас, – не поворачиваясь, ответил Артанаг, силясь понять, что с ретранслятором. Он был явно не в духе.
– Но как же… – Никромантов не понимал. – Ведь это контакт! Ведь сквозь пространство… сквозь звёзды вы летели к нам…
– Отстань, а? Никуда я не летел, – отрезал ремонтник.
– Как? – вспыхнул уфолог. – Значит, версия о параллельном мире верна? – спросил он то ли неизвестного гостя, то ли себя. – Значит, прав был Поголовкин? – Он в сердцах кинул пластиковую бутыль оземь. Та вспенилась и обрызгала Никромантову брюки.
– Иди, проспись, – посоветовал леганионец. Он повернулся к Савелию и осмотрел того огромными глазами, похожими на модные солнечные очки.
– Вы врёте! – понял вдруг Никромантов. – Вы специально всё это!.. – Он обвёл рукой окружающий мир. – Вы хотите нас захватить! – догадался Савелий вдруг. Тут он вспомнил, что у него с собой имеется фотоаппарат, взятый в поездку, дабы запечатлеть все прелести круиза и уникальности Золотого кольца. Он выдернул из кармана «мыльницу» и щёлкнул не успевшего опомниться леганионца, ослепив его крайне чувствительные к яркому свету очи фотовспышкой…
Эта фотография облетела мир. Удивлённый ремонтник на фоне поломанного ретранслятора сделал Никромантова знаменитым. Теперь ни один симпозиум уфологов не проходил без участия человека, сфотографировавшего «Суздальского Захватчика», как окрестили газетчики бедного леганионца. Писатели-фантасты записывались к Савелию на консультации, дабы он просветил их относительно планов инопланетян по завоеванию Земли. Самые именитые кинорежиссёры приглашали его в качестве эксперта на съёмки фантастических блокбастеров. Никромантов стал завсегдатаем ток-шоу и научно-публицистических программ, где неустанно повторял, что человечеству грозит неминуемое порабощение инопланетной расой жестоких, ненавидящих землян существ.
Все эти ток-шоу и передачи стали возможны благодаря тому факту, что Останкинская башня была полностью восстановлена. Правда, теперь она выглядела несколько иначе. Новое время принесло новое архитектурное решение. Во-первых, она стала в два с половиной раза больше, как в высоту, так и в ширину. Теперь она совсем не походила на пронзающую облака пику, а, скорее, напоминала она человеку, смотрящему на неё с земли, свисающий с небес громадный шланг, утыканный иллюминаторами. Снизу верхушку башни (особенно в пасмурную погоду) видно не было. Цвета она теперь была оранжевого, с горизонтальными жёлтыми полосками. Так и казалось, что это не строение вовсе, а удавоподобная галактическая пчела, упавшая на землю из космоса, да так и застрявшая мордой в грунте навечно. Охранялось останкинское чудо архитектуры теперь не хуже, чем хранилище уранового стратегического запаса. Но всё это было, в сущности, напрасно, ибо покушаться на башню более никто не планировал…
Эллада Вознесенская, вновь обретя человеческий облик, вернулась на телевидение, обрадовав тем самым общественность, смертельно соскучившуюся по своему кумиру. Новая программа знаменитой телеведущей выходила теперь на общероссийском канале в прайм-тайм и называлась «Я познала ЧУДО». Впрочем, тематика передачи осталась той же, и простым гражданам было совершенно невдомёк, какое такое чудо познала телезвезда. На экране Эллада, как всегда, блистала небесного цвета контактными линзами и шикарными нарядами от спонсора программы. В сущности, в жизни её ничего не изменилось. Она оставалась такой же глупой бездарной карьеристкой. Но теперь всё существо её было окутано, словно река утренним туманом, счастием настоящей любви. Любовь эта звалась Богдан Мамедов. Чем её прельстил бывший альтерстент-уголовник, решительно никто не понимал. Не понимала и сама Вознесенская. Но зато искренне любила.
В тот день, когда из объективной вселенной, наперекор законам мироустройства, исчез свободный человек Василий, каменное сердце телезвезды пронзила стальная стрела любви. Пронзила впервые в жизни. Поняла она это не сразу. Не с первого взгляда покорил её Богдан. Только позже почувствовала Вознесенская в себе новое, странное, согревающее душу чувство. Произошло это в момент медленного танца с Мамедовым в развлекательном комплексе «Молодая гвардия». Сопровождаемые низким нестройным голосом бородача-певца, неуклюжие потаптывания на прозрачном танцполе породили внутри теледивы огонь. Объятия и жаркие речи уголовника вскружили Элладе голову, растопили лёд жалкой души, и она впустила в сердце весну. Уже под утро у себя на квартире Эллада с лёгкостью впустила Богдана в данные каждой женщине природой врата наслаждения. В тот раз Мамедов был горяч и страстен, как никогда. Конечно, если учесть тот факт, что Вознесенская стала его первой женщиной за долгие пять лет вынужденного воздержания, ничего удивительного в этом не усматривается.
Любовь, посетившая знаменитость, всё-таки сотворила с ней маленькое чудо. Теперь Эллада стала более чуткой к людям. Она даже помогла тому самому начинающему сценаристу, который добивался её расположения перед злополучным эфиром с тремя необыкновенными гостями. К слову сказать, молодой человек оказался по-настоящему талантлив, и спустя пять лет фильм по его сценарию получил «Оскар», как лучшая зарубежная картина. Обласканный успехом, он уехал в Америку, женился на восходящей кинозвезде Джессике Галлахер и сам увлёкся кинорежиссурой. Он сам писал сценарии и сам же снимал фильмы. И они все до одного непременно находили отклик в душах людей, и несли в себе глубину, погружаясь в которую, человек становился чище и мудрее.
В возрасте сорока семи лет кинорежиссёр при невыясненных обстоятельствах исчез. Пропал без вести, и более о нём никогда никто не слышал. Поговаривали, что он подался в монахи и достиг нирваны. Хотя ходили и другие слухи. Один его близкий знакомый в интервью газете, публикующей разного рода непроверенные факты, поведал, что перед его исчезновением своими глазами видел, как тот гулял по городу с кинокамерой, которая удивительным образом передвигалась сама и инициативно поддерживала беседу со своим хозяином. Но так ли это было на самом деле, неизвестно…