Москва-сити
Шрифт:
Он снова входил в роль геройски пострадавшего охранника и даже, вместо того чтобы в очередной раз потрогать усы, снова довольно театрально приложил руку к ушибленному затылку.
– Вы утверждаете, что киллер забрал у вас пистолет. И что же дальше?
– Дальше? Дальше он выстрелил в сторону машины… в сторону пассажира… Или нет, водителя? Чего-то я запутался – он ведь в пассажира стрелял, а убил почему-то водителя…
– Вы не отвлекайтесь, не надо… Вы вот что мне скажите… Он не подходил к машине, перед тем как выстрелить? Не склонялся над жертвой в разбитое
– Нет, подождите… Я же точно помню – он был со стороны пассажира!
– Андрей Леонидович! Снова должен вам напомнить, кто здесь задает вопросы. Вопросы задаю я, запомнили? И вообще, что-то вы меня малость подзапутали. Сначала рассказывали, что даже не помните, как у вас отобрали пистолет, поскольку уже были без сознания. Теперь же говорите, что видели и как пистолет у вас отбирали, и как преступник добивал раненого в машине… Чем объясните такую нестыковочку? Что это вы вдруг решили изменить показания?
– Ну неправильно я сначала говорил, а теперь правильно. Я тогда забыл, а теперь вспомнил. Он когда к машине пошел, тут меня и стукнули…
– Выходит, был еще и третий преступник? Один стоял с автоматом, второй каким-то непонятным образом завладел вашим пистолетом, а третий ударил вас по затылку. Так?
– Выходит, что так… Он мне угрожал, этот второй, оружием, ну я сначала растерялся, а потом меня вырубили…
– Ну с этим мы еще разберемся. Отдельно. А вы мне все же ответьте на мой вопрос, Андрей Леонидович: видели вы того, кто вас стукнул, или нет?
– Да как же я его мог видеть-то? – Похоже, Соколов даже обиделся. – Он же сзади меня по затылку-то… отоварил…
– Что-то вы ничего не видели! Вы что, намеренно вводите следствие в заблуждение? Специально создаете нам трудности? Вы кого-то покрываете, да?
– Да вы что, товарищ майор! В мыслях даже не было!… Я ж вам сразу сказал – мне и рассказывать-то особо нечего. Хотел остановить этот беспредел, хотя не имел права, сознаю, потому как сам находился на посту… Не учел возможного превосходства сил злоумышленников, вот и того…
Молодец Андрей Леонидович, честное слово! И главное – он говорил и искренне сам верил в то, что говорил. Да и Якимцев бы ему, пожалуй, тоже поверил, если бы не знал про пистолет того, что знал. Пора было с этим театром кончать.
– Слушайте, Соколов, зачем вы мне все время врете? – задал наконец Евгений Павлович давно вертевшийся у него на языке вопрос. – Я предупредил вас об ответственности за дачу ложных показаний. Это статья 307-я Уголовного кодекса. А вы даете следователю заведомо ложные показания!
– Кто? Я?! – совершенно натурально удивился Соколов. И сказал убежденно: – Я не вру! Не даю ложных показаний!
– А уж лучше бы врали, – с мягким укором сказал Евгений Павлович.
И Соколов, изумленно посмотрев на него и что-то вдруг поняв, настороженно сжался весь, напрягся.
– Это почему? – спросил он. – Почему вы так говорите?
Полюбовавшись на то, как с бывшего прапорщика сползает маска уверенного в себе, но скромного героя, Якимцев достал из ящика его «макаров» в прозрачном пластиковом пакете.
– Узнаете свой пистолет?
Соколов пригнулся, чтобы быть поближе к столу.
– Откуда ж мне знать… Они все на одно лицо… Там номер должен быть, между прочим. Номер я помню. Если хотите…
– Не надо, – остановил его Якимцев. – Номер тот самый, можете не сомневаться, мы уже проверили.
Соколов изобразил радостное удивление:
– А что, поймали тех гадов, да, товарищ майор?
Якимцев усмехнулся:
– Ну насчет «гадов» разговор особый. А вот пистолет ваш мы действительно нашли. И знаете, что странно? Из него, как установлено криминалистической экспертизой, в тот день был сделан всего один-единственный выстрел – тот самый, который стал причиной смерти одного из находившихся в машине. Понимаете?
Бывший прапорщик заметно побледнел, но самообладания пока не потерял. А может, не врубился, как модно теперь говорить…
– Ну и что я должен понять? – угрюмо спросил он. – Кто-то забрал мой пистолет, пристрелил из него водителя… А я-то тут при чем? Вы что, меня в чем-то обвиняете?… Ну, наверно, вы правы – не должен был я покидать свой пост и вмешиваться, а тем более не должен был терять боевое оружие… Как, блин, в войну – не должны были наши сдаваться в плен, и все тут. А сдался, – значит, предатель и враг народа. Так, да?
Якимцев посмотрел на него с брезгливым интересом – ишь ведь как, войну вспомнил.
– Значит, все же не поняли, – сказал он, останавливая словоизвержение охранника. – Ну коли так – объясняю, тем более что речь у нас с вами пойдет о практически доказанном вашем соучастии в преступлении. Поскольку из вашего пистолета произведен один-единственный выстрел, точнее сказать, выстрел первым патроном обоймы (что установлено экспертизой), а вы утверждаете, что этот самый выстрел произвели вы, то выводы у следствия напрашиваются совершенно однозначные. Либо вы убийца, и это именно вашим выстрелом убит водитель Федянин, и в таком случае вы не просто пособник киллеров – вы сами прямой убийца. Либо… Либо вы из своего пистолета не стреляли в воздух, как вы утверждали, а просто, без всякой борьбы, отдали преступникам свое оружие и, стало быть, являетесь соучастником этого дерзкого преступления. Выбирайте, что вам больше нравится, но предупреждаю: и в том, и в другом случае вам может помочь только чистосердечное раскаяние и добровольное сотрудничество с нами. Ну, расскажите, как на самом деле все происходило? Или будете упорно держаться своей не выдерживающей никакой критики версии? В этом случае я вынужден буду взять вас под стражу…
Якимцев всякое видел в своем кабинете. Прижатый к стене подследственный мог озлобиться, окрыситься, проявляя ненависть, мог заплакать, раздавленный неизбежностью того, что последует дальше, мог разом утратить все внешнее, наносное, обнажая ничем не прикрытую природную свою сущность. Соколов же сказал сквозь зубы, не глядя на Якимцева:
– Если бы я был киллер, я бы знаете кого первым делом замочил? За так, на общественных началах? Сперва Горбачева, а потом Ельцина… Какую жизнь, суки, изломали…