Москва сталкеров
Шрифт:
В России и СНГ крышки люков часто воруют для последующей сдачи их в пункты приема металлолома. Реже их используют «в хозяйстве», например на даче. Устрашающий вес не останавливает и чудаков, крадущих крышки для своих частных коллекций – разумеется, из бескорыстной любви к чугунному искусству.
Такие происшествия, конечно, кто-то считает детскими шалостями или просто вандализмом. Однако этот тип краж ощутимо бьет по муниципальному карману: стоимость одной крышки колеблется от 50 до 200 долларов. Кроме того, открытые люки смертельно опасны для водителей и пешеходов. Поэтому зачастую осиротевшие люки наспех закрывают дешевыми бетонными крышками.
Кругляши воруют не только у нас. В индийском городе Калькутта более 10 тысяч крышек было украдено в течение двух месяцев. Их заменили
Любой уважающий себя сталкер знает хотя бы что-то о крышке люка, поскольку кабельные коллекторы давно облюбовали те, кто хотя бы раз побывали под землей, но не стремятся к регулярным новым и новым исследованиям. В «кабле» тихо, тепло, относительно спокойно и можно отлично провести время: например, культурно побухать в компании зимой, когда некуда пойти, а на улице холодно.
Кабельный коллектор на «Октябрьском поле» располагается в непосредственной близости от ТЭЦ-16, строительство которой началось еще в 1940 году. Изначально для нее придумали название «Ленинградская», однако Великая Отечественная война сбила все планы – и сооружение было остановлено, и вместо имени потом присвоили номер. Между тем эта электростанция обеспечивает теплом и светом промышленных и бытовых потребителей Северо-Запада Москвы населением более 1,5 млн человек.
В кабельном коллекторе на «Октябрьском поле», очень похожем на многие другие, есть боковые ответвления – что-то вроде труб, сквозь которые можно проползти только червяком. В самом удачном случае – на коленках. Оканчиваются такие проходы, как правило, какой-нибудь перегородкой вроде вентилятора. Это не тупик, при желании помеху можно вышибить ногами. Правда, под силу это только крепким парням, девушки вряд ли справятся. Оканчиваются такие проходы по трубе чаще всего «комнатами» – небольшими помещениями площадью примерно 6 кв. м., где можно спокойно посидеть, подстелив рюкзак.
Понятное дело, кабельный коллектор – не лучшее место для того, чтобы все подряд проводили здесь свое свободное время. Трубы и кабели могут таить опасность для обывателя, особенно пьяного, хватающегося за что попало.
По идеальной технике безопасности трогать в коллекторе нельзя вообще ничего, а ходить нужно исключительно в каске. С точки зрения более или менее здравого сталкерского смысла, трогать можно практически все: кабели защищены изоляцией, причем достаточно сложной. Но все-таки старых и оголенных проводов, а также черных муфт лучше избегать.
Ни в коем случае нельзя откручивать никакие вентили – чаще всего они встречаются в теплосетях, которые сталкеры называют «теплухами» и любят не меньше кабельных коллекторов. Если что-то случайно открыть или включить, можно вполне направить на себя широкую струю кипятка. В лучшем случае – под ноги, в худшем – в лицо.
Несмотря на то что любой кабельный коллектор – просто кладезь аварийных факторов, включая человеческий, специальные рабочие стараются держать все эти системы в нормальном состоянии.
Отряхиваясь от пыли, Рейден, наконец, выбрался в небольшую каморку размерами два на три метра. Здесь валялись какие-то грязные доски, стены выглядели такими же будто оштукатуренными, как в «коридоре». Ворона обнималась с Аликом. Последний напоминал бомжа-алкоголика неопределенного возраста. Он был в грязной куртке, с отросшей щетиной, с сальными длинными всклокоченными волосами, черными ногтями на распухших и растрескавшихся руках. Готовый бомж весь сгорбился и как-то немного трясся, особенно, когда подносил ко рту бутылку портвейна «777».
«Батюшки, – подумал Рейден, – что стало с ним. А ведь он младше меня на целый год – парню всего 23!»
– Хочу поприветствовать вас, дорогие друзья, маленькой сказкой про одинокую кондитершу, – произнес Алик надтреснутым, пьяным и торжественным голосом, отрываясь от Вороны и обращаясь уже больше к Рейдену. – Очень подходит к случаю.
– Город, назовем его незатейливо «N», был настолько маленьким, – начал он тихим умиротворенным голосом, периодически прихлебывая портвейн, – что на перекрестках не устанавливали даже знаков «уступите дорогу» – те немногие машины, которым приходилось изредка разъезжаться, вполне обходились правилом «правой руки». Зато здесь была центральная площадь с памятником, целых два продуктовых магазина и одна кондитерская. Ее хозяйка, одинокая полная женщина, овдовела лет десять назад и с тех пор всегда ходила в одном и том же аккуратном коричневом платье, белом накрахмаленном фартуке и идеально чистом чепчике. Она всегда улыбалась посетителям своей кондитерской, и за это люди относились к ней с уважением. Но тем не менее поговаривали, что она немного не в своем уме. Похоже, только одна кондитерша во всем городе и не догадывалась, что всем остальным горожанам уже давно известна ее маленькая страсть, если хотите – причуда. Сначала о ней узнали дети, которые любили подглядывать за ней в щелочки между занавесками. Они рассказали об этом своим родителям. А от тех, в свою очередь, о странной причуде узнал весь город.
Каждую субботу женщина закрывала свою кондитерскую на час раньше обычного, объясняя это тем, что очень устала за неделю и собирается еще до захода солнца лечь спать. Потом она тщательно перемывала всю посуду, накопившуюся за день, подметала пол, не забывая заглянуть веником под прилавок, и выпивала чашку чая с мятой и мелиссой. Затем кондитерша открывала все многочисленные дверцы своих шкафчиков, доставала оттуда муку, яйца, соль, корицу, сахарную пудру, венчики для взбивания сливок, стеклянные плошки и большой противень. Так, каждую субботу, до самой поздней ночи женщина готовила праздничный торт. Когда яство было готово, она ставила его на стол, накрывала чистым полотенцем, ложилась в одиночестве в постель и тут же засыпала. Женщина, пока пекла, всегда мечтала. Представляла себе, что у нее большая семья – муж, собака и много детей, четверо или пятеро. Все они рано улеглись спать, а она тем временем готовит этот большой торт для десерта к воскресному завтраку. Утром ее девочки выбегут на кухню и воскликнут: «Как здорово, мама, что ты приготовила его для нас!» Тогда кондитерша воображала себе, как она улыбается, целует по очереди своих ненаглядных и кладет каждому на тарелку по огромному куску лакомства. Себе она оставляла самый маленький. Во-первых, чтобы не поправляться еще больше – ведь она и так не совсем довольна своей фигурой. Во-вторых, потому что сама она не очень любит торты – ей гораздо больше по вкусу шоколадные драже в разноцветной глазури. Да и готовила-то не для себя, а ради других.
Но воскресным утром никто не выбегал на кухню с радостными визгами. Полная кондитерша спокойно спускалась туда одна в своем накрахмаленном фартуке, вздыхала, наливала себе кофе, грустно приоткрывала полотенце, пальцем снимала немного взбитых сливок, облизывала, одними губами произносила «вкусный», закрывала полотенце, допивала кофе и относила торт на задний двор. Все равно никто не станет его есть. Так пусть хоть ничейные собаки полакомятся, хоть им и не рекомендуется давать сладкое.
Однажды дети, как всегда, подглядывали в окно кондитерской субботним вечером. И вдруг им стало так жалко эту женщину: «Смотрите, она все время печет и печет, а для нее никто». Тогда они дождались, пока кондитерша допекла свой торт и легла спать, и тихонечко пробрались к ней на кухню. Ведь город был очень маленьким, все друг друга знали, и поэтому никому даже в голову не приходило запирать дома на замок. Дети пооткрывали все дверцы шкафчиков в кондитерской, нашли орехи, шоколад и разные приспособления. Они долго возились, рассыпая все это по полу, но в итоге сделали целую плошку шоколадных драже в разноцветной глазури и большими лесными орехами внутри. Подмели пол, поставили драже рядом с тортом и убежали. Одинокая кондитерша так никогда и не узнала, кто приготовил для нее самое вкусное лакомство. Но с того воскресного утра глаза ее светились счастьем, потому что она теперь точно знала: ее тоже кто-то любит.