Москва сталкеров
Шрифт:
Кстати, в туннеле Рейден обнаружил три устройства, которые можно принять за датчик УКПТ, и для верности решил обойти их все первым. Если с первыми двумя он кое-как справился, то перед третьим короб контактного рельса дико закачался, и ему пришлось схватиться за кабель, идущий вдоль стенки туннеля.
В этот момент у Вороны чуть не разорвалось сердце – ведь если бы там встретился оголенный проводок… Но все обошлось благополучно. Держась за кабель, Рейден кое-как преодолел и последнее препятствие. Вслед за ним прошла Ворона. И тогда он снова подал руку, чтобы она не хваталась за кабель.
Больше ничего подозрительного на горизонте не виднелось; они пошли
Но все это ничто по сравнению с тем, что было дальше. Рейден знал, что интервалы в эти часы у поездов довольно большие, однако каждое правило имеет свои исключения. Ворона первой услышала характерный шум.
– Смотри… – только и успела произнести она, указав на знакомые металлические отблески.
Рейден схватил ее за руку и, спотыкаясь и проваливаясь куда только можно, кинулся к контактному рельсу вместе с Вороной. Встав на него, они по максимуму наклонились к краю туннеля, чтобы зеркало проносящегося поезда их не задело.
Машинист дал протяжный гудок. В сантиметре от его кабины мелькнули два испуганных лица! И где – в тоннеле, еще до наступления ночного перерыва! Для Вороны это произошло настолько быстро, что она даже не успела вскрикнуть. Перед Рейденом за эти секунды пронеслась вся жизнь. Ему показалось, что в поезде было 24 вагона, по вагону за каждый прожитый им год. А еще он понял, что поезд этот более чем наполовину пуст…
Когда громыхающий состав исчез вдали, Ворона и Рейден обернулись друг к другу, бледные, растрепанные, с вытаращенными глазами. Почти одновременно они набросились друг на друга в страстном поцелуе.
Они выжили, они остались целы и невредимы, они были молоды, счастливы и влюблены. Так к чему все эти глупости, предрассудки – кто кого обидел, кто кого простил. Сейчас, может быть, переломный момент в их жизнях, начинается какая-то новая, совершенно новая история.
Но тут сработало УКПТ. Негромкий зуммер будто капли судьбы предупреждал голубков, что если они немедленно и очень быстро не упорхнут из временного гнездышка, то их поймают и сдадут в милицию.
– Ты не сможешь быстро – колено… А мне надо – у меня куратор, – умоляюще прошептал Рейден.
– Беги, – самоотверженно прокричала Ворона, воображая себя героиней приключенческого фильма о пиратах. Согласно сюжетным штампам молодой офицер должен взять очаровательную пассию на руки и погрузить ее в спасительную шлюпку. Впрочем, прокричала она уже вслед удиравшему, как заяц, Рейдену. Бросившему ее на съедение ментам Рейдену. В этот момент мир перед глазами Вороны превратился из цветного в черно-белый. Точнее, даже просто в серый. Она уныло и безнадежно поплелась назад, навстречу уже несшимся к ней сотрудникам метрополитена. Ей было не страшно. Ей было все равно. Ворона решила, что нужно сдаться, чтобы отвлечь их внимание от Рейдена и дать ему уйти достаточно далеко [2] .
2
«Главное, чтобы в конце кто-то один был несчастен, тогда книга точно запомнится, – размышлял Тэг, лежа на диване. – Но если вся эта лажа, несмотря на грустный конец, будет продаваться, тогда я всех сделал, что ли?.. Впрочем, даже и в некачественной работе какой-нибудь критик сможет разглядеть мой гений, если он существует».
Ворона много времени провела в отделении милиции. Но не это ее беспокоило. Она думала только о беглеце и о том, как он сначала подарил ей самое огромное в мире счастье, а через минуту предал. О том, как он втоптал ее в грязь, унизил, уничтожил. Теперь ей не отмыться.
Она плохо помнила, что там было, мысли путались, ощущения были сумбурны. Ворона почему-то чувствовала во рту привкус бензина. Глаза ее были затянуты пеленой, как будто спала три часа вместо положенных восьми. Или наоборот пятнадцать часов. Хотя спала она как раз восемь.
Голову сначала поворачивала, а потом соображала, что собиралась повернуть голову. Плакать не хотелось. Немного тошнило. Впервые ее моральное состояние отражается на физическом. Максимум всего, что было раньше – хотелось писать при сильном волнении.
Умом она понимала, что станет лучше, если расплакаться. Но о слезах и речи быть не могло. Все равно бы не получилось. Ей казалось теперь, что каждый хочет ее обмануть, растоптать и унизить.
Ворона поплакала все-таки пару секунд, ей стало чуть лучше. Потом сделалось еще гаже. Она ненавидела себя. Она чувствовала себя очень грязной. Ей хотелось чего-то наивного, искреннего и детского. Единственное, что ее утешало, это то, что это состояние пройдет. Рано или поздно.
Потом ее много кто допрашивал. Но морально изнасиловали двое, очень серьезные и методичные. Один был очень полный, у другого черные синяки под глазами от недосыпания. Они пытались выяснить, кто был вместе с ней – второй, сбежавший сталкер.
Ворона не знала. Она говорила правду: я не знаю. Они говорили, что она врет. Ее спрашивали об одном и том же раз по сто, так что она уже начинала забывать, что было на самом деле, а что нет. Ее предупреждали о даче ложных показаний. И она очень боялась перепутать что-нибудь. Но она, правда, теперь не знала, кто он на самом деле – этот Рейден.
Милиционер с синяками под глазами еще раз сказал, что она все врет и все знает. И прикрывает его, потому что он ее любовник. Ворону чуть не стошнило. Она сказала, что это неправда. Тогда толстый спросил: «А у тебя вообще есть любовник?»
Ворона попросила разрешения закурить. Синяки под глазами брезгливо подвинул ей пепельницу и сказал: «А ты не только водку хлещешь, но еще и куришь». Наверное, ей стало стыдно. Она закурила.
Долбил сушняк – перед заброской наедине с Рейденом, разумеется, Ворона немного выпила. Но она держалась. Моральное изнасилование было куда приятнее, чем неопределенное ожидание в обезьяннике, когда ее оставили наедине с невыносимыми мыслями о Рейдене. Поэтому Ворона была рада, что сейчас занималась хоть каким-то делом.
Эти бесконечные допросы об одном и том же так измучили Ворону, что ей уже не хотелось плакать. Она чувствовала себя куском деревянного дерьма. Не заслуживающим сострадания и жалости. Ей хотелось очиститься, но это было невозможно. Сходила бы в храм, да не верила в Бога. «Жаль, – думала она. – Лучше бы верила, а так должна со всем одна справляться. Мне кажется, я не справлюсь и сойду с ума. Это не истерика. Но это на самом деле край. Умирать мне не хочется. Но хочется уснуть надолго, даже можно на год, и забыть все. Хочется снова стать чистой. Правда, чистой я была только в детстве. Потом понемногу пачкалась, не замечала этого. В отделении милиции меня просто подвели к зеркалу. Я не злюсь на них».