Москва в первый год войны (очерки)
Шрифт:
– Войне надо учиться у природы. Ни более, ни менее... Война - это, ну, как сказать?
– спор зуба со скорлупой: либо скорлупа - крак, либо слава нам - и зуб пополам. До феодальности сколько времени убежало, пока человек думал-думал-додумался: спрячу-ка туло под панцирь, голову под шишак. А природа все это давно устроила: черепаха без панциря ни шагу, червь презренный - и тот в кокон завивается, а человека, им едомого, никак без домовины не похоронишь. Вот, скажем, над нами дом в эн этажей, говоря алгебраично, а под домом домо... впрочем, я не то хотел... не в ту улочку свернул. На чем бишь мы?
–
– Верно, про черепаху,- постепенно разгорается стратег-болельщик,- вот древние римляне, чего уж древнее, щит к щиту, бывало, приставят, "черепахой" назовут и - на штурм. А природа их передревнила: спокон веков у черепахи, если анатомически взглянуть, щит из меленьких щитиков, пластин то есть. Вот оно и выходит, что природы не перемудришь. Она - всем стратегам стратег. Но это есть частность... А вообще, главное правило войны в том, чтобы...
Пальцы на вытянутой руке оратора шевелятся, как бы перебирая нужные слова, но сам он колеблется - дать формулу или... для профанов хватит?
– Какое ж оно, главное?
– осведомляется новичок.
– А такое: не торопись умирать, а торопись убивать.
– Но ведь одно без другого?..
– Что и говорить: роешь яму другому - остерегись, сам в нее не свались. Подчеркиваю: остерегись. Уберёга нужна, береженого и...
– Какая ж такая война без крови?
– Кто говорит: без крови? Только нужна пропорция: ведро поту, капля крови. А не наоборот. Головой киваете? Трудное, мол, дело? А кто ж говорит, что легкое? Прежде чем головы под пролом катить, как орехи под щипцы, реши головоломку: стратегема называется. Вот. Это вроде как англичане промеж собой... поговорка у них такая есть: "Изжарь- яичницу, не разбив яиц". Вот она: стратегема.
– Ну, это английская "трата",- чего такого не выговоришь,англичанину, может, и с руки, а русский как размахнется...
Измыслитель стратегем, прежде чем снова раскрыть рот, презрительно подбирает его к самому носу:
– Не женского ума дело, гражданочка. Говорили про вашу нацию: "Волос долог, ум короток". Только оттого, что волос укоротили, ум длиннее не стал. С чем и поздравляю.
– Это вы напрасно,- заступается за женский пол новичок,- все-таки...
– Ничего не все-таки. Вот назовите мне хоть одну бабу-полководца, а я трубочку раскурю да подожду.
И теоретик войн не торопясь роется в карманах, разыскивая курительные принадлежности. Несколько минут молчания.
– Без трупов война не делается. Это так. Только... слыхали вы, молодой человек,- продолжает теоретик, заботливо отгоняя ладонью дым от своего соседа,- про Андерсеновы сказки? Иные весьма поучительны. Скажем, про Нильса и Никса, или как там по-ихнему. Была у Нильса бабушка. Ну, и преставилась Нильсова бабушка, как всякой бабушке полагается. Так. Нильс был парень бедный. На катафалк и прочую похоронную принадлежность у него ни единой датской копейки в кармане нет. Посадил паренек мертвую бабушку на
452
тачку да и повез на кладбище. А дорога мимо гастхауза, по нашему трактира. "Дай,- думает Нильс,- выпью кружечку". Выпил: денег не платит, кружки не отдает, бабушки не везет. "Другую". Дал ему трактирщик другую. Нильс опять: ни
– В шашки оно так,- раздумчиво отвечает новичок,- а вот в шахматы там на место убитой фигуры сам становись под прицел. Сами же вы говорили: головоломки. Нильс ваш в ефрейторы, конечно, сгодится. А в большие командиры - вряд ли. Враг, он тоже хитер. Мало иметь ум, надо из своего ума его ум вычесть, и если в остатке останется, тогда и... А то дока на доку наскочит.
Матерый болельщик впервые с некоторым уважением слушает реплику новичка. Сперва только трубка, зажатая меж губ, бросает сизые клубки дыма. Затем берет слово и его хозяин:
– Это вы правильно походили, молодой человек. Хвалю. Но я отвечаю. Один французский маршал, не помню, как его, говаривал: "Маневр сет мон нерв". Вот, на нерве-маневре, на натянутой струне вся эта музыка и ведется. Арифметика учит: от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. А стратегия говорит другое: от перестановки мест сумма весьма и весьма меняется. Тут здесь да там кадриль танцуют. Где были кони-скакуны, вдруг, откуда ни возьмись, танки-ползуны (в рот тебе ситного с горохом); или, скажем; немец летит, думает, я на крыше, а я вон где - в подвале.
– Крыша тоже не пуста, на ней пожарники дежурят. Так что пример, извините, сбросу подлежит, щипцами да наземь. И вообще,- машет рукой новичок, странным образом превращаясь из стажера пещеры в арбитра,- не так оно все просто, как иным людям хотелось бы. Душа - она тоже маневрирует: то подо лбом, то - глядь, в пятках. Война - дело геройское, а мы с вами... В подвале этом раньше, наверно, грибы солили, а про войну не судили, не рядили. На командирскую вышку здесь мало похоже. Что это отбою не слыхать? Пора бы.
Будто в ответ слышится короткий глухой удар. Весь дом вздрагивает - от фундамента до кровли. Головы на нарах тревожно поднялись.
– Где бы это?
– Недалече.
– Не меньше полутонки. По голосу слыхать.
– Наверно, и у нас стекла посыпались.
– Д-да. Теперь жди ветер в гости. До смерти отсюда рукой подать.
В дверь снаружи стучат: "Мужчины, выходите".
Пещерный житель и захожий человек переглядываются: кого зовут - их или не их?
Примечания