Москва. Загадки музеев
Шрифт:
– Худеть надо, запустил себя, – жалобно сказал Илья, выруливая на трассу. – Подмигнул девушке, а она как припустит!
Найди то, не знаю что
Петр Дивин проснулся от энергичного присутствия. В его небольшой комнатке помещались кровать, стол-стул, пара составленных железных шкафчиков. Для крутых плеч Ильи места уже не оставалось, но он втиснулся и, нависая над столом, нарезал нечто в полумраке, периодически смахивая со лба слепую лампочку. Петр обычно просыпался от малейшего скрипа детской кроватки в соседней комнате, а сейчас открыл глаза от мясного с дымком запаха. Вот как они, оказывается, лошадей уводили – на мягких цыпочках.
– Домашний колбасы полкруга осталось, земляк завез, – Илья враз повернулся на шорох. Вот-вот именно так они и воровали. – Чай сам заваришь? Кипяток я принес. У бригадира интересный чаек с чабрецом забрал.
Знает Петр этих бригадиров с разноцветными коготками – бригадефурия контролировала независимого Илью через опеку над его бездомным товарищем.
– Завтрак заводского аристократа, – Петр кивнул на стол. Рубиновый чай в стеклянной банке с притопленным заварочным перегноем и плавающими на поверхности седыми травяными иголочками. Кольца колбасы с хрумкими кусочками янтарного копченого сала в розовом теле. Илья шутку не поддержал. Сидел серьезный. Он утром прокрался так рано, чтобы друг не улизнул снова один, понял Петр. Он так и в туалет со мной пойдет.
– У тебя, наверное, работы сегодня много, – подначил Петр.
– Нет, – коротко обрезал кузнец, размещая на хлебном ломте внутри ладони сочные кругляши. – Я сегодня выходной.
– Поедем в Поленово, – лучше снять все вопросы сразу. – Это километров сто от Москвы.
– А что там? – Илья сразу размяк.
– Музей художника Поленова. Вернее, не музей, а целое хозяйство – хутор по-вашему. Там нас что-то дожидается в теплом месте.
Смахнув крошки, расправил на столе мятый клочок:
– Тут написано: «Этот художник рисовал Иисуса Христа в его музее под башней в чем-то, сделанном для сверхтепла». Передняя часть листа оторвана, но догадаться можно.
– Подожди, – кузнец рассматривал записку на просвет. – в его музее, значит в музее Христа?
– Да нет! Если упомянут художник, значит, нам нужна мемориальная усадьба.
Осенние холмы мягкими волнами качали скоростное шоссе. Мохнатые ели сумрачно, а раскрасневшиеся сосны с восторгом смотрели на сбрасывающих покровы лиственных. Рдели рябинки, круглее становились купы ив. Березы под последним седьмым дырчатым лимонным покрывалом оказывались не плачущими красавицами, а узловатыми придорожными татями в струпьях на белесых телесах.
Когда свернули с трассы в сторону Поленова, уткнулись в золотое великолепие. Только ельник позволял выдохнуть восторг, ополоснуть глаз сырым полумраком, чтобы снова врываться в сияние дальних березовых полос и голубиного неба над фиолетовыми далями.
Илья притормозил на обочине и начал снимать видео: «Сыну пошлю». На вертикальном песчаном откосе таяли в синеве силуэты деревьев. Через них слоились тончайшие облака.
– А у вас как осенью?
– У нас… Полки – сплошное рыжье. Ну, посадки-лесополки. Лес еще зеленый, но под ним все в кровь красное, а поля – желтые до самого неба. А здесь мягче все как-то, нежнее, – цыган Илья в распахнутой лазоревой рубашке под кургузой лаковой курточкой и плетеной шляпе на затылке стоял на заплетающем землю буром пыльном ковре. – Да, я не был давно дома осенью. Все на новогодние еду или летом, когда у сына каникулы.
К усадьбе Поленово приехали рано, на просторной стоянке открытия музея ожидали еще три автомобиля. Гелендвагена среди них нет, отметил Петр, уверенный, что и Илья высматривал знакомую машину.
– Почему здесь все по-немецки? – сразу после кассы спросил Илья, показав на перекрещенные темными балками беленые служебные домики.
– Подожди, посмотришь всю усадьбу, поймешь.
Сделали большой круг по хозяйственному двору, мимо флигелей, дома управляющего. Все здания оказались разные – фахверковые, классические из бревен, оштукатуренные поверх дерева и кирпича или сложенные из валунов. Массивный коровник из природного камня венчала высокая крыша, добротно укрытая полуметровым слоем свежей соломы.
– Все эти здания Василий Поленов спроектировал сам: главный дом, флигели, дом для рабочих, мастерскую, лодочный сарай, конюшню. Только эта избушка, пожалуй, новая, музейная, – Илья показал на миниатюрную бревенчатую постройку с верандой из гнутых веток. – Поленов увлекался архитектурой не только как художник, рисовавший городские виды. В Академии он товарищам с архитектурного отделения по-приятельски сочинял фасады дипломных работ. Всю жизнь он создавал декорации, значит, суммировал свои впечатления и делал сценическую стилизацию то античного форума-рынка, то средневекового замка… в семьдесят лет Поленов проехал с фотографом по всей Европе – Германия, Италия, Греция, Франция – они на бумаге и на фотопластинах фиксировали ключевые виды. Города, университеты, порты, перевалы… чтобы нарисовать декорации-холсты к тридцати базовым пьесам европейской драматургии. Это вклад художника в развитие народных театров.
– Мне кажется, он и у себя в имении хотел создать такой обобщенный образ Европы. Видишь, человек он был бойкий и с выдумкой. Отсюда и эксперименты с материалами и стилями. Ну а новые музейные постройки поддерживают поленовскую традицию.
– А что за доска висит на цепях под кровлей? – кузнец всегда в первую очередь замечал железные элементы.
– Думаю, фасадную доску со старой избы сняли. Такими досками закрывали переход от бревен сруба к дощатому верху.
Поиск «чего-то там для усиления тепла» Петр оставил на сладкое. Начали с основного блюда – главного дома. Коридорная логика вытолкнула их сразу в большую гостиную с камином и резным столом под безобразным синим куском сукна – любят музейщики приукрасить старину чем-то аляповатым и ненужным. Петр показал другу мету на створчатой двери – вырезанную цифру 1892, год постройки дома. Илью интересовали вазы, эмаль, мебель. В картинах он чаще всего рассматривал рамы. Петр пропел в ухо, что прославился хозяин натурными этюдами – так он видел окрестные долины. Илья скользнул глазами по паре пейзажей и перешел к двери с врезанным в полотно витражом – круглыми неровными линзами в тонкой оплетке. В витраже оказалась стеклянная же дверка на крючочке, которую Илья тут же открыл. Петр прикрыл друга спиной, но напрасно – одинокая служительница, как мудрая хозяйка, отошла, не собираясь смущать незнакомых пришельцев своим присутствием. Занимать принято гостей, а любопытствующих правильно оставить наедине с домом.
В кабинете Петр собирался показать необычный нотный шкаф, придуманный Поленовым. Но отвлеклись на груду старинного оружия за стеклом. Стекло сразу превращало пару мечей и латы в экспонаты. Железо, привезенное из Европы, не претендовало на Оружейную палату, выглядело по-рабочему честно, не раз позировало в ученических постановках и помогало хозяину настроиться на создание декораций к «Сиду». До этого только хищные проволочки, оплетавшие ручки чаш, напоминали о музейном служении жилого дома. Но чего не сделаешь для безопасия, как говорил в детстве Мирек. Поленов позаботился о наполнении собственного мемориала: все поверхности уставлены мини-собраниями. Здесь и кикладские идолы, и зубы мамонта, и турецкие сосуды, и копии флорентийских барельефов. Рачительный хозяин при жизни превратил усадьбу в фараонову гробницу.
Но вот и шкаф. Петр остался холоден. Хотя были в той деревянной горе: лавка с поручнем, подножки-выступы, чтобы приподниматься к последним полкам, хитрые петли.
– Жиковины неплохие, – согласился Илья, поколупывая пальцем кованые полосы.
– А фонарь? – обиженно указал Петр на светильник, подвешенный к углу шкафа, над лавкой.
– Не в стиле! – отчеканил Илья. – На фонаре и его подпоре объемные детали, а на шкафу плоские. В лампе стекла цветные, в створках – прозрачные. Вот тот шкаф мне нравится!