Москвич в Южном городе

Харченко Вячеслав Анатольевич

«Зачем мне ставрида и таранька без пива?»

«Пиво вредно», – пишет она.

«Согласен», – отвечаю и иду за пивом и таранькой.

Почти первое декабря. +12°. Дождь.

Туман

С утра был туман. Белое марево обволакивало дома и людей, здания и церкви стояли в молоке, лучи солнца тонули в ледяной хмари. Сначала я подумал, что это смог, такой обычный для Москвы, откуда я приехал. Но потом пригляделся, принюхался и понял, что это не смог. Я вытянул руку, растопырил пальцы, и мне вдруг стало казаться, что я не вижу свои пальцы, хотя хорошо их видел.

Мне вдруг представилось, что в море в этой

простыне болтаются шаланды полные бычков, хамсы и барабульки. Они ждут, когда туман развеется и можно будет войти в бухту с уловом, минуя коварные рифы. Но тут слово «рифы» вывело меня из мечтательного состояния. Рифов здесь нет. Рифы в Юго-Восточной Азии. Там же находятся тигровые креветки и кровожадные пираты. А тут таранька и хамса. Но мне все равно не хотелось избавляться от этого слова. Прилипло ко мне слово «рифы».

Не знаю, есть ли здесь рыбаки. Наверняка есть. Ведь кто-то все это ловит. Рыбы все меньше, рыбаков все меньше. Скоро рыбу будут клонировать и малосольную клонированную рыбу подавать на стол. Никто не отличит. Так провозгласим тост, и вслед за рюмкой водки в рот летит клонированная хамса. Да туман, туман. Совсем странные мысли.

Театральная постановка

Сегодня приходил в гости Платон. Мы часто встречались здесь, но в гостях он был впервые. Осмотрев сотку земли за изгородью, кота Басю, дикий виноград и крыльцо, выложенное плиткой, к которому ведут круговые ступени, он сказал, что мне надо ставить театральную постановку. Крыльцо – это сцена, на сотке земли надо расположить скамейки и устроить театральное действо.

Потом мы попили чай с зефиром, и Платон ушел, а я весь вечер вместо просмотра футбольной Лиги чемпионов думаю, какие пьесы надо поставить. Безусловно, они должны быть древнегреческими. Смешно на берегу Черного моря ставить Марка Захарова или Шекспира, когда есть Эсхил, Софокл и Еврипид. Стал изучать древнегреческий репертуар. Везде какой-то трэш. То царь отцеубийца и кровосмеситель, то войну остановят с помощью женской сексуальной забастовки, то мама замочит мужа и своих детей, да еще Зевс норовит выскочить и устроить всем головомойку. В общем, сплошное «я пил вино из черепа отца».

После ознакомления меня посетила грусть, а театра хотелось. Я вышел на крыльцо-сцену, вынес пластиковый стул и сел курить, но тут полил крупный теплый дождь. Соседка Надежда сказала, что теперь он будет идти всю зиму, то есть два месяца. Я сидел под дождем, курил и думал, что за такую дождливую зиму можно как раз написать трагедию с элементами фарса и поставить ее на театральных подмостках Южного Города.

Джаз

Никогда не любил джаз, точнее, я просто равнодушен к музыке. В Москве Г. В. почти всегда мне ставил джаз, но я скорее терпел, чем слушал. Джаз – это письмо без сюжета. Писал, писал, выдумал главного героя и антагониста, слепил конфликт, придумал два сюжетных поворота, десяток завязок и одну устрашающую развязку, но вдруг захотел написать о чем-то совсем другом. Плюнул на главного героя, убил на первой странице антагониста, сделал семь завязок и все бросил, стал вдруг писать о голубях.

Голуби в Южном Городе большие и толстые. Наверное, Южный Город дает им возможность питаться всякой ерундой и не испытывать чувство голода и потребности в человеке. Вчера сел на лавочку около кафе «Советское» и ко мне прилетела стая голубей, но потом, убедившись, что я им ничего не дам, голуби неожиданно всей стаей вспорхнули и, как бомбардировщики, полетели над моей головой, а один голубь задел меня крылом, и я вдруг понял, что у меня здесь

уже какие-то совсем региональные чувства. Москва видится сосредоточием. Сосредоточие чего?

Сегодня пришел с работы и поставил в «Ютубе» джаз, как это любит Г. В., и слушал почти три часа. Южный город дает возможность делать и совершать то, что я бы никогда не сделал в Москве. Решил написать письмо Лене. Писал, писал и написал.

Вадим и барабулька

Сижу в кафе Южного Города и ем жареную барабульку. Тепло, тихо, улица Пушкина, вечер, дети играют в волейбол, звучит легкая музыка. Подходит двухметровый Вадим и, уставившись на мой субботний ужин, говорит:

– Барабульку ешь?

– Да, – говорю, – вкусная у вас здесь барабулька.

– Небось сетями выловлена, – отвечает Вадим.

Я тыкаю вилкой в ближайшую барабульку:

– А какая разница?

– Чтобы поймать настоящую барабульку, нужен не сейнер, – Вадим берет одну мою барабульку за хвост и отправляет себе в рот.

Удивляюсь:

– А кто?

– Надо спуститься с аквалангом на дно Черного моря, – продолжает Вадим.

– И что?

– Там, на дне, целые поля зарывшейся в песок спящей барабульки, когда увидишь барабульку, главное не спугнуть косяк, иначе он взметнется на поверхность и умчится.

– И что же надо делать?

– Надо незаметно приблизиться к краю косяка, достать желтый сачок под цвет песка и аккуратно, не будя косяка, по одной доставать из песка спящую барабульку и складывать в карман.

– А когда карман наполнится?

Вадим берет у меня из тарелки вторую барабульку:

– А когда карман наполнится, можно стрелять из подводного ружья. Тогда косяк проснется и умчится вглубь Черного моря.

– Красота, – говорю задумчиво. – Пиво хочешь?

Вадим гордо мотает головой и удаляется по улице Пушкина в сторону улицы Карла Маркса. Я дожевываю оставшуюся барабульку, отправляя головы под стол кошкам. Тихо, весело и тепло.

Адам и Лида

По улице Горького бежит подросток, бежит быстро. Уже стемнело, но свет фонарей тусклый, поэтому подросток запросто может споткнуться и упасть.

Подросток кричит:

– Он не горит, Лида, он не горит!

Девочка Лида, которая наверняка живет на улице «Южной» Южного Города, быстро уходит от подростка. Вдруг она останавливается, оборачивается и с какой-то внутренней мольбой шепчет:

– Не подходи, Адам, не подходи.

Я присмотрелся и узнал в подростке кофейщика Адама, у которого я каждое утро покупаю американо. Если до этого момента я думал, что Адам дал Лиде фонарик, чтобы она могла спокойно дойти до своего дома по не освещаемым дворам, то теперь я в недоумении. Может, Лида уходит к другому подростку. Влюбленный Адам бежит за Лидой и кричит, что у его соперника холодная и пустая душа, она не горит, не греет и не принесет счастья южной теплолюбивой девочке Лиде. Я прихлебываю кофе с молоком и курю «Галуас». Мне интересно, чем все закончится.

Адам, увидев реакцию Лиды, остановился в метре от нее. Адам хипстер, у него огромная черная борода, хвостик и роскошные усы. Наверняка он сердцеед. По нему сохнут все девочки Южного Города. Адам что-то держит в руке.

Теперь я уже думаю, что Лида, чтобы избавиться от назойливого поклонника Адама, что-то подарила ему и это что-то не горит. «Какая-нибудь безделушка, – думаю, – сердце на светодиоде или медвежонок».

Рядом огоньками цветет цирк. Возле него ходят зазывалы, сообщая что сегодня последнее представление в сезоне заезжей труппы. В Южном Городе нет своей труппы.