Москвич в Южном городе
Шрифт:
– Здравствуйте, Вячеслав Анатольевич, – отвечает мне Теодор Рузвельтович. – Все приблудных кошек кормите.
– Да, – отвечаю, – кормить приблудных кошек – это гуманно.
Мы немного помолчали. Потом слышно кряхтение Теодора Рузвельтовича и его грудной голос:
– Вы никогда не думали, Вячеслав Анатольевич, что гуманность – это продукт ваших установок, но надо понимать, что любая философская система противоречива, потому что вы принимаете на веру установки, на базе которых строите философскую
Я молчу, мне интересно, куда клонит Теодор Рузвельтович.
– Вот вы говорите «гуманно», но выключаете на ночь галогенную лампочку над вашим крыльцом, и от этого весь двор вас проклинает. Вы экономите жалкие копейки, а мы ходим во тьме. Разве это гуманно?
– Ой, – подпрыгиваю, – я не знал, Теодор Рузвельтович, извините.
– Или вот взять ваших кошек. Вы так верите в гуманность, что не можете понять, что это просто принятая вами установка. Поверьте, если кошек не кормить, то найдется кто-нибудь другой, такой же безголовый, как вы, кто будет кормить кошек.
– Почему вы не можете, Теодор Рузвельтович, оставить мне это свойство – быть безголовым?
– Потому что, Вячеслав Анатольевич, я вас люблю. По-своему, но люблю. Мне нравится, когда вы по вечерам сидите на крыльце и курите «Галуас», мне даже ваша гуманность нравится.
– Я польщен.
– Не кривляйтесь, но просто я хочу предостеречь вас от этой крайней формы идеализма, которая вам свойственна.
Я расстроен. Я никогда не был идеалистом.
– В чем же мой идеализм?
– В том, что вы вмешиваетесь в естественный ход событий. Поймите крокодил – зеленый, волк – с зубами, кошки не должны гадить на мой огород.
Теодор Рузвельтович бросил окурок в мою сторону. Искры полетели огоньками во тьму. Скрипнула дверь. Я еще посидел. Немного поразмышлял над услышанным и тоже пошел в дом. Долго думал, выключать ли галогенную лампочку над крыльцом. Посчитал, сколько она жрет. Решил оставить.
Портвейн «Ливадия»
Захожу в подвал и прошу портвейн «Ливадия».
– Вам не следует так увлекаться портвейном, – говорит бармен Игорь.
Я смотрю на него удивленно:
– Почему? Это же самый прекрасный напиток, ароматный, нежный, терпкий.
– Потому что он быстрее всего всасывается в кровь.
– Разве это плохо?
– Ну нехорошо, да.
– По-моему, то, что быстро всасывается, быстро и выходит.
– Ну только не портвейн «Ливадия».
– Хорошо, налейте мне хереса.
– И херес быстро всасывается.
– Что же вы мне посоветуете?
– Вина, сухие красные вина.
– Может, виски?
– Нет, вина, вина.
Надежда и горы
– В горах выпал снег, – сказала соседка Надежда и внимательно посмотрела
– Снег – это хорошо, снег – это холод, холод замораживает и сохраняет подобие жизни.
У Надежды тонкие изящные пальцы. Она медленно перебирала ими полосу волос, спускающуюся из-за плеча.
– Я пойду в горы, на лыжах, – произнесла Надежда, тонкая венка билась у нее на виске.
– Вы? – мне почему-то стало немного не по себе.
– Я.
– Никогда бы не подумал, – я достал из кармана сигарету и закурил, – меня с собой возьмете?
Надежда загадочно улыбнулась:
– Конечно, нет.
– Почему?
– Потому что некоторых людей не стоит брать в горы.
– И этот человек я?
– Ваш мир – четыре стены и иллюзии. Зачем вам горы, если вам проще их выдумать?
– Ну я все-таки родился на Камчатке, а там не только горы, но и вулканы.
– Возможно, именно это и сделало вас таким.
– Каким?
– Вы ходите, где все. Но это не страшно. Вы любите шоссе, а я тропы.
У Надежды очень красивые зеленые глаза. Она поправила челку и поглядела в глубину двора.
– Но, может, я исправлюсь?
– Зачем вам исправляться? Вы даже листья, опавшие от винограда, не можете убрать. Посмотрите, все уже убрали листья. Вчера подходила дворничиха и спрашивала, почему вы не убираете листья.
– Мне нравятся листья.
– Ага, и стены, и шоссе.
– Так вы возьмете меня в горы?
– Нет, нет, и листья уберите.
Надежда развернулась и пошла к своей калитке, непотухшая сигарета обожгла мне палец, я чертыхнулся и пошел в дом.
Ухаживание за девушкой
Понял для себя идеальное ухаживание за девушкой. Я шел к этому пониманию долгие годы, в юности я был иным, в первом браке тоже, но сейчас, когда мне сорок восемь лет, я точно сформулировал процесс ухаживания за незнакомой девушкой. Ты сидишь в питейном подвале, пьешь терпкий сладкий портвейн «Южный берег», на блюдечке у тебя четыре оливки, наколотые деревянными шпажками, ты читаешь Розанова, играет легкий джаз, какой-нибудь Thelonious Monk. Музыка разливается по всему пространству и проникает в каждую точку уютного темного помещения.
Напротив тебя сидит обаятельная прекрасная черноволосая незнакомка. Ты не ведешь с ней никаких разговоров о погоде, ценах на центральном рынке, сослуживцах, моде, театральных постановка, книгах, телевизионных передачах и рок-идолах.
Иногда, отхлебнув портвейна и перевернув страницу книги, поднимаешь глаза и смотришь на красивую девушку. Вы молчите. Так проходит час, два, ты отхлебываешь портвейн, читаешь книгу и смотришь на девушку. Потом вы молча встаете и идете гулять по ночному Южному Городу.