Москву ничем не удивишь
Шрифт:
Он вроде как успокоился, у Алмаза с души камень упал, но вдруг магнат дернул на себя Алмаза и коленом врезал ему в пах. Певец ойкнул, побледнел и на его бледном лице отчетливо проступили синяки, оставленные громилами Насосова. Хорьковский отпустил лацканы Алмаза и певец медленно завалился на бок рядом с плинтусом.
Хорьковский подошел к столу, взял с него бутылку «Боржоми», открыл отвинчивающуюся крышку и стал наливать в стакан. Рука его заметно дрожала, горлышко бутылки колотило по краю стакана мелкой дрожью. Алмаз на полу корчился от невыносимой боли.
Магнат сделал несколько небольших глотков минералки, поставил стакан на стол, подошел к Алмазу и спросил:
—
— Да она сама мне рассказывала, что она ваша жена, — сквозь зубы процедил Алмаз
сведенные от боли, — она болтушка.
— Она доверчивая очень, — сказал магнат, — она ж не думала, что ты такая сволочь побежишь мне «стучать»!
— Так что я еще и виноват? — возмутился Алмаз. — Я как честный человек, просто обязан был…
Почему-то эта фраза очень разозлила магната.
— Ах, ты честный человек? — с ужасающим спокойствием переспросил магнат.
Глаза его налились кровью. Алмаз понял, что зря он сюда пришёл. Он-то полагал получить награду за свою наблюдательность, а похоже попал из огня да полымя. Хорьковский вспомнил как дышала при разговоре по телефону Виктория и на ум ему пришло, что именно так она дышит, когда они вместе предаются утехам любви. Он не знал, как именно она дышит на беговой дорожке, он с ней рядом ни разу не бегал, поэтому и не заподозрил сразу неладного, а теперь только все понял. Не бегала, она тогда, ох, не бегала. он размахнулся ногой и со всей силы пнул певца в живот. Алмаза скрючило, как складной метр, он схватился за живот и сильно закашлялся и стал сучить ногами. Хорьковский отвернулся, снова подошёл к стакану с минеральной водой, сделал глоток и смачно выругался вслух. Потом опустился на стул и ослабил галстук. Алмаз понемногу начал дышать, ему хотелось быть ящерицей, чтобы иметь возможность уползти отсюда.
— Ты, мразь, ты же мне всю жизнь поломал, — тихо произнёс магнат, — я же люблю её больше жизни, она для меня всё!
— Но почему я поломал? — осторожно спросил Алмаз, прижимаясь к стенке. — Я просто хотел открыть вам глаза, пока это не приняло катастрофические формы!
Хорьковский поднялся со стула, Алмаз вскочил на четвереньки и бросился к двери.
— Стоять!!! — скомандовал ему магнат.
Певец остановился. И правда — куда ему бежать, ведь за дверью охрана и по периметру охрана. Бежать ему некогда, нужно вынести это все до конца.
— Встань и иди сядь на стул, — приказал Хорьковский, — вот сюда напротив меня.
Алмаз опасливо поднялся и по стеночке пробрался к стулу. Похоже было, что гнев магната уже прошел, но Алмаз еще помнил как он двинул ему коленом абсолютно беззлобно. Хорьковский кивнул ему на стул, певец сел, прикрыв на всякий случай свое достоинство ладонями.
— Так ты говоришь, она целовалась с ним и сидела у него на коленях? — спросил он у Алмаза.
— Да, — ответил он, — я видел всё это своими глазами.
— А он-то кто такой этот Владик? — спросил магнат, глядя мимо Алмаза, поверх его головы.
— Обычный танцовщик из стриптиз-клуба, деревня, — ответил Алмаз.
— Лет ему сколько?
— Лет приблизительно двадцать. Деревенский такой олух…
— Олух, говоришь? — ледяным тоном поинтересовался магнат.
Алмаз и не знал как ему себя дальше вести. Он-то рассчитывал на награду за то, что он откроет глаза магнату на неверную жену, а его избили и что дальше будет — вообще не ясно. Наверняка этот Стравинский телок в сауну таскает, стиль жизни у них такой и в каждом городе у него по любовнице, а вот как оскорбился, что жена ему рогов понаставила! Желваки на скулах заходили ходуном, глаза опять налились злобой и ревностью. Алмаз готов был упасть в обморок от перенапряжения. Последние два дня его били столько сколько не били никогда в жизни.
Алмаз подумал, что его сейчас опять будут бить, но магнат больше пинаться не стал, потер виски пальцами и сказал:
— Я не первый день живу на свете и знаю, что ты пришел сюда не потому что ты честный человек, а потому что ты хочешь поиметь с меня. Наверное денег.
— Честное слово… — начал было оправдываться Алмаз.
И тут опять магнат вдруг как врезал ему в челюсть тяжелым боксерским ударом сбоку с такой силой, что Алмаза со стула как ветром сдуло. Он упал, вскочил, его повело в сторону, он свалился на стол скатился с него и рухнул на ковер.
— Извините, я вас перебил, — потирая кулак сказал Хорьковский, — вы что-то говорили о честном слове?
Алмаз схватился за щеку, которая сильно болела. Ему показалось, что все его зубы выбиты — он их не чувствовал. А голова крутилась как на карусели.
— Хватит мне тут о честности заливать, паяц! — сердито сказал магнат. — Я дам тебе денег, если ты докажешь, что Вика мне изменяет! Но если не докажешь, я тебя на кол посажу!
Алмазу стало плохо. Он представил себя с обрубленными Насосовым пальцами сидящего на коле, куда его усадил Хорьковский.
Михаил Юрьевич Насосов в это утро инструктировал своего помощника Вдовиченко относительно текущих дел, которые нужно было решать. Вдовиченко как старый друг Насосова пользовался безграничным доверием своего шефа, поэтому мог позволить себе на равных сидеть в кресле, закинув ногу на ногу.
— Короче по плану дня мы с тобой подробно поговорили, — заканчивал уже наставления подчиненному Насосов, — закончишь с делами и ближе к обеду поедешь к этой певице, выудишь от неё Алмаза и притащишь его сюда ко мне. Это хорошо, что Алмаз у этой певицы Татьяны прятался. Её можно будет тоже подтянуть к его долгам, заставить расплачиваться. Коготок увяз — всей птичке пропасть! Сделаешь там сам что положено, придумаешь как её сделать виноватой, чтобы и с неё еще денег снять. Квартира у неё есть, стоит нормально, машина тоже дорогая, да и в загашнике, я думаю, тоже немало припрятано. Студия звукозаписи я тут выяснил, её собственная где-то под миллион и стоит. Будем песни записывать сами. Шансон.
— Палец Алмазу сегодня уже отрубить? — спросил Вдовиченко.
Насосов долгим пристальным взглядом взглянул на своего начальника службы безопасности, покачал головой и сказал, открывая коробочку с нюхательным табаком:
— Ты эти свои ментовские прихваты брось. Вот скажи, если у кого за долги берешь «Мерседес», ты будешь шину у этой машины простреливать или колесо снимать?
— А как же я ездить тогда буду, если колесо испорчу? — удивился Вдовиченко.
— Вот то-то и оно, — ответил Насосов, засовывая в рот трубку, — тогда зачем ты хочешь подпортить то, что может нам приносить бабки? Алмаз надо заставить работать на нас. Он же до своего мюзикла пел там всякие песенки тупые про любовь, вот и пусть поет снова, запустить его по стране с концертами, пусть долги отрабатывает. А ты давай сделай так, чтобы эта Татьяна сама чего сказала не то, ляпнла, поймай за язык, чтобы за язык её можно было подтянуть. Я слыхал она девчонка смелая, полагает, что папаша её морпех её прикроет. А Алмаза пальцы не трогай, он же музыкант, его пальцы — это наши деньги, понял? По почкам можешь дать пару раз, а пальцы не трогай.