Моссад : Секретная разведывательная служба Израиля
Шрифт:
В течение следующих трех дней сотрудники контрразведки буквально перевернули квартиру вверх дном.
Десятки людей рылись в одежде, ломали мебель, вскрывали потолок и разбирали стены. Они хотели обнаружить список помощников Камиля, который, по их мнению, обязательно должен был существовать.
Все это время задержанного шпиона не пытали, однако интенсивно допрашивали в течение многих часов. Вели допрос полковник Сувейдани и его заместитель Аднан Тебара.
— Где находятся другие передатчики? — спрашивали его.
— У меня их было всего два. Этого было вполне достаточно, — отвечал
Под дулом пистолета и под наблюдением нескольких специалистов шпиону приказали выйти на связь с Тель-Авивом в тот же вечер. Ему было велено передать сообщение, продиктованное полковником Сувей-дани, который решил начать радиоигру, чтобы либо ввести в заблуждение израильтян, либо заставить их совершить ошибку и раскрыть детали, касающиеся агентурной сети Израиля в Сирии.
Так или иначе, Эли сделал все, что ему было приказано. В момент передачи сирийские специалисты внимательно следили за каждым его движением, чтобы он не мог ни в чем отойти от текста, предложенного полковником Сувейдани. Эли точно выполнил приказ.
Через несколько минут пришло подтверждение о том, что радиограмма принята. Сирийцы были удовлетворены.
Единственное, чего они не смогли заметить, так это небольшого изменения скорости и ритма передачи.
Сирийцам это ни о чем не говорило, для израильтян же означало только одно: их человек работает под контролем.
Снова и снова радисты Моссад прослушивали записанную на магнитофон радиограмму, полученную от суперагента. «Может быть, вы ошиблись», — с надеждой в голосе спрашивал Дервиш. Его срочно вызвали из дома, как только окончился сеанс связи с Дамаском.
Однако заключение экспертов было однозначным: Эли Коген находится в руках сирийской контрразведки. Изменение скорости передачи совершенно очевидно. Он предупреждал Центр, что с ним все кончено.
О случившемся тут же сообщили на виллу Леви Эшколя, который в тот момент замещал Бен-Гуриона на посту премьер-министра. Несмотря на то что Эшколь был в постели, его жена немедленно передала ему новость о захвате Когена.
На следующее утро Сувейдани вновь заставил Эли отправить в Тель-Авив подготовленное им сообщение. Подтверждение, полученное оттуда, убедило его в том, что израильтяне заглотили наживку. «Ваши последние два сообщения недостаточно полные. Пожалуйста, повторите их сегодня вечером».
Эли Коген знал, что это означает. Тель-Авив давал ему понять, что принял его предупреждение. Моссад хотел выиграть время. Его информация никогда не была неполной, во всяком случае не до такой степени, чтобы его просили повторить ее.
Полковник был доволен своим планом, который заключался в ведении радиоигры на протяжении многих недель. Однако президент Сирии хотел закрыть дело как можно скорее и поэтому держал ход расследования под своим контролем. Сувейдани потенциально был опасным противником, который не преминет использовать факт дружбы Камиля с представителями правящих кругов, для того чтобы самому занять президентский дворец. Полковнику было приказано прекратить радиоигру.
Утром 24 января Эли велели отправить радиограмму следующего содержания: «Премьер-министру Израиля и начальнику службы безопасности. Тель-Авив. Камиль и его друзья гостят у нас в Дамаске.
Через несколько минут это сообщение лежало на рабочем столе Леви Эшколя. Еще через час радио Дамаска объявило о захвате израильского шпиона.
Конечно, новость произвела очень тяжелое впечатление на всех сотрудников Моссад, однако и некоторые высокопоставленные сирийцы с ужасом встретили эту весть. Для того чтобы обезопасить себя и своих друзей, президент подключил к расследованию, которое продолжалось в квартире Камиля, Салима Хатума и Саллаха Далли. Аль-Хафез напутствовал полковников:
«Вы двое, вероятно, знаете квартиру лучше, чем кто-либо другой во всем Дамаске».
Президенту было хорошо известно о вечеринках в квартире Камиля Амина Таабеса, на которых так любили бывать преданные ему офицеры.
Полковник Сувейдани принял без восторга предложенную ему «помощь». Его надежды на громкое дело по раскрытию заговора превратились в дым, после того как два полковника распорядились вечером 24 января перевести арестованного в штаб 70-й танковой бригады, дислоцированной в пригороде Дамаска.
Через несколько часов Аль-Хафез лично прибыл на военную базу. Как только он вышел из машины, полковник Сувейдани распорядился доставить к нему задержанного.
Сирийский лидер не нуждался в представлении. Перед ним находился аргентинский араб, с которым он подружился в Буэнос-Айресе и которому он так доверял в Дамаске.
Его жена все еще носила прекрасное манто, которое Камиль привез ей в подарок из поездки по Европе. Предателя принимали как гостя в президентском дворце и относились к нему, как к брату. Он поднялся так высоко, что вот-вот мог стать государственным министром. Более того, Аль-Хафез задумывался даже о том, чтобы сделать Камиля своим преемником на посту президента.
Они молча посмотрели друг на друга.
Шпион заговорил первым.
— Мое имя Эли Коген. Я из Тель-Авива. Солдат армии Израиля.
Так как полковник Сувейдани пытался скомпрометировать своих политических противников, раздавая интервью ливанским газетам, президент Аль-Хафез использовал те же самые методы, чтобы отвести от себя и своих друзей возможные обвинения.
В эксклюзивном интервью одной газете он заявил: «Я лично разговаривал с арестованным. Вначале моя служба безопасности считала его настоящим арабом по имени Камиль Амин Таабес, который был завербован израильской разведкой в Аргентине. Однако, как только я посмотрел в его глаза, я понял, что он еврей».
Генерал рассказал, как он «поймал» шпиона, попросив повторить некоторые наиболее важные суры Корана.
— При этом он замялся, и я понял, что это не араб. Потом я передал его в руки офицеров моей контрразведки, подсказав им линию расследования.
Далее президент добавил:
— После этого я лично беседовал с Когеном несколько раз. Он всегда превосходно контролировал свое поведение. И вообще он вел себя храбро и достойно, особенно когда для него наступили тяжелые дни.
Под «тяжелыми днями» президент имел в виду четыре недели, которые Эли провел на военной базе. Все это время он подвергался систематическим пыткам.