Моссад : Секретная разведывательная служба Израиля
Шрифт:
В один из январских дней 1965 года Эли Коген лежал на кровати рядом с радиоприемником, ожидая ответа на свою радиограмму, только что отправленную в Тель-Авив.
Его добрый друг Салим Хатум, с которым Эли поужинал накануне вечером, рассказал о новом стратегическом решении, принятом президентом Аль-Хафезом и руководителями сирийских спецслужб. Оно заключалось в том, чтобы объединить разрозненные палестинские группировки и образовать мощную координируемую из единого центра террористическую организацию. Ее члены могли бы тайно проходить подготовку на сирийских военных базах, а затем засылаться
«Мы не хуже алжирцев, — говорил Хатум, — и сбросим евреев в море, как это сделали наши братья с французскими колонизаторами в Северной Африке».
Через 24 часа после принятия этого решения о нем было доложено премьер-министру Израиля.
Эли посмотрел на часы. Восемь утра. Он настроил приемник на нужную волну, на которой сможет услышать ожидаемый им ответ Тель-Авива.
Неожиданно в дверь громко постучали.
Еще до того, как он успел отреагировать, дверь оказалась выбитой и в комнату ворвалось восемь вооруженных людей в гражданском. Рука Эли инстинктивно потянулась к радиоприемнику, но в этот момент он почувствовал, как его головы коснулись холодные стволы.
— Не двигаться! — услышал он крик.
К кровати подходил одетый в военную форму человек. Эли моментально узнал его. Это был полковник Ахмед Сувейдани, начальник сирийской контрразведки.
Игра закончилась.
Позднее в интервью ливанским газетам полковник Сувейдани утверждал, что уже давно подозревал Камиля Амина Таабеса. «Я распорядился установить за ним слежку и внимательно изучал тех, кто входил и выходил из его квартиры. Я сам обнаружил его антенну на крыше здания. Изучая список его высокопоставленных друзей, я понял, что имею дело с очень опасным шпионом. Мы стали прослушивать его телефон и перлюстрировать корреспонденцию».
Однако полковник говорил неправду. Ни разу за все три года работы Эли в Дамаске ни у кого не возникло даже малейшего подозрения, что это не тот человек, за которого себя выдает. Никто из его друзей не попадал под наружное наблюдение и не был арестован. Не было, собственно, и самого наблюдения.
Захват Эли не имел ничего общего с деятельностью сирийской контрразведки или с его собственными ошибками, а явился прямым следствием неоднократных жалоб радистов посольства Индии. Они говорили сирийцам о помехах, которые мешали им нормально работать во время сеансов связи с Дели. Власти пытались установить источник этих помех, но из-за отсутствия необходимого оборудования не могли этого сделать.
Что произошло дальше, точно неизвестно до сих пор. В чем не может быть сомнений, так это в том, что за помощью сирийцы обратились к советским советникам, которые занимались этим делом более двух лет. Они поняли, что кто-то осуществляет несанкционированные выходы в эфир в районе индийского посольства.
В дело вступила одна из наиболее совершенных в мире подвижных пеленгационных установок, которая либо уже находилась в Дамаске, либо была доставлена сюда из Москвы. Патрулируя улицы вокруг здания генерального штаба, «охотники» зафиксировали выход в эфир передатчика Эли. Однако в силу того, что сеансы связи были очень короткими, им долго не удавалось установить точное место выхода в эфир. Так, за
Эли Коген ничего об этом не знал. Возможно, ему следовало быть более внимательным. Задним числом можно утверждать, что признаки надвигавшейся угрозы были налицо. За два дня до ареста в одном из сообщений в Тель-Авив Эли пожаловался на проблемы с выходом в эфир, которые возникли в связи с неожиданным отключением электроэнергии. Ему пришлось переключить передатчик на аккумуляторные батареи.
Утром в день ареста электричество было отключено вновь во всем районе. Эли опять использовал батареи, не подозревая о том, что его дом обесточен. Теперь его стало намного проще запеленговать: передатчик Когена оказался единственным, который вышел в эфир в этом районе.
Точно установив, что передачи ведутся из дома, где проживал Эли, русские посоветовали сирийской контрразведке осмотреть крышу этого здания. И только тогда была обнаружена антенна, провод от которой привел их прямо в апартаменты Когена.
Полковник Сувейдани немедленно сообщил новость президенту Аль-Хафезу. Тот был поражен. Камиль, друг, которому он полностью доверял, предал его.
Сувейдани предложил несколько дней последить за шпионом. Он рассчитывал установить его связи и узнать имена предателей, которые помогали Эли. Полковник, не лишенный политических амбиций, стремился выжать максимум из своей победы.
Однако Аль-Хафез быстро понял, какие последствия ждут его в случае, если Сувейдани полностью возьмет дело под свой контроль. Поэтому он приказал немедленно арестовать Таабеса. Известие об аресте он все же решил не обнародовать в течение некоторого времени.
«Я делаю это в национальных интересах», — предупредил президент.
Как бы то ни было, в момент, когда полковник Су-вейдани ворвался в апартаменты Камиля Амина Та-абеса, он совершенно не представлял себе, кого конкретно арестовывает, с кем и на кого тот работает, хотя было нетрудно догадаться, что шпион на содержании Тель-Авива.
Стоя над арестованным, который все еще находился в своей кровати, Сувейданц кричал:
— Мы взяли тебя, свинья! Кто ты? Как твое настоящее имя? На кого ты работаешь?
В ответ он услышал спокойно произнесенные слова:
— Мое имя Камиль Амин Таабес, я араб, приехал из Аргентины.
— Это мы еще проверим, — с угрозой в голосе сказал начальник контрразведки. — Подожди. Ты умрешь. Но перед этим, клянусь Аллахом, ты заговоришь. Ты расскажешь нам все свои секреты, ты назовешь имена всех своих сообщников. Ты пожалеешь о том, что вообще появился на этот свет.
Пока полковник давал выход своим эмоциям, его люди обыскивали квартиру Эли.
С победным криком они обнаружили второй радиопередатчик. В кусках мыла марки «Ярдли» они нашли порошковую взрывчатку, миниатюрные детонаторы и таблетки с ядом, в других местах — динамит, шпионское оборудование и материалы.
Единственное, что полковнику удалось узнать от Камиля в этот момент, что взрывчатка предназначалась не для проведения диверсионных актов, а только для уничтожения радиопередатчиков в случае, если на это останется время.