Мост через бездну. Книга 4
Шрифт:
«Пир» — так Платон назвал свое произведение о философских диалогах. Темой данного диалога является любовь — земная и небесная, Эрот — низменный и возвышенный. На протяжении более двух с половиной тысяч лет «Пир» Платона остается в центре внимания читателей:
«Выслушав их, все сошлись на том, чтобы на сегодняшнем пиру допьяна не напиваться, а пить просто так, для своего удовольствия.
— Итак, — сказал Эриксимах, — раз уж решено, чтобы каждый пил, сколько захочет, без всякого принуждения, я предлагаю отпустить эту только что вошедшую к нам флейтистку, — пускай играет для себя самой или, если ей угодно, для женщин во внутренних покоях дома, а мы посвятим сегодняшнюю нашу встречу беседе. Какой именно — это я тоже, если хотите, могу предложить.
Все заявили, что хотят услышать его предложение. И Эриксимах сказал:
— Начну я так же, как Меланиппа у Эврипида: «Вы не мои слова сейчас услышите», а нашего Федра. Сколько раз Федр при мне возмущался: «Не стыдно ли, Эриксимах, что, сочиняя другим
— Против твоего предложения, Эриксимах, — сказал Сократ, — никто не подаст голоса. Ни мне, раз я утверждаю, что не смыслю ни в чем, кроме любви, ни Агафону с Павсанием, ни, подавно, Аристофану, — ведь все, что он делает, связано с Дионисом и Афродитой, — да и вообще никому из тех, кого я здесь вижу, не к лицу его отклонять. Правда, мы, возлежащие на последних местах, находимся в менее выгодном положении; но если речи наших предшественников окажутся достаточно хороши, то с нас и этого будет довольно. Итак, в добрый час, пусть Федр положит начало и произнесет свое похвальное слово Эроту!»
А теперь скажите, если вся нация на протяжении пятисот лет беседует о главном на своих пирах, как вы считаете, найдется там десяток философов или нет? Это же была нация философов. Они тренировались физически, психически, умственно. Художественно, наконец, в художественных условиях.
Когда современные люди приходят в музей и видят амфоры, килики, т. е. греческую керамическую посуду, то они просто постоят около них, посмотрят и уйдут. Кому-то это интересно, кому-то — нет, а ведь на самом деле эти предметы родились из тончайшей и сложнейшей ткани искусства, потому что эти предметы родились из греческого пира. В амфорах греки приносили вино. Потом они приносили воду в гидриях, смешивали ее в кратерах, и вот эту смесь они называли вином (надо сказать, что на вкус это был кислый и не очень приятный напиток). И это греческое вино, смешанное с водой, подавалось на пиру. Его пили и вели беседы о главном. Одним из самых тяжелых условий разговора на пиру были изображения на предметах, стоящих вокруг, — керамических вазах. А что изображено на этих керамических сосудах? [речь идет о вазописи: краснофигурный и чернофигурный стили]. Например, один из самых популярных видов олимпийского спортивного состязания — бег. «И, вот — давай, будь любезен, смотри на вазу и говори. Или изображена борьба — тогда говори о борьбе». Сложность представлял и сам текст, который необходимо было произносить. Чтобы выдать «на гора» такой текст, надо было обладать глубоким знанием предмета, поэтому все сидящие должны были знать, что в беге или борьбе имеется вот такой шаг или вот такое движение рук, или что они бегают обнаженными. А еще должны были знать, когда и на каких Олимпиадах бегали именно таким образом. Присутствующие на пиру должны были рассказать, кто был победителем в такого рода беге, и процитировать, если возможно, Гомера или выдать собственные стихи. Это был колоссальный труд. Вот в этом и была культурная деятельность общества. И эта культурная деятельность самым непосредственным образом была связана с теми предметами, мимо которых мы зачастую почти равнодушно движемся по музейным залам: амфорами, киликами, и т. д.
Проходит время, история растворяет всё, но остается в вечности тот самый предмет. И в основном все забывают, а с чем он был связан? И пишут о нем так, как описывают картинки: античная ваза — предмет экспорта. Нет. Предметом экспорта античная ваза стала тогда, когда распался пир. Мы говорим это к тому, что любая культура, с которой мы сейчас имеем дело, есть артефакт, раритет, существующий исторически и художественно в совсем другом контексте и совсем на других волнах, нежели та история, в которой он был сотворен. Поэтому то, о чем мы с вами говорим, — это уже есть вынутые из своего времени и живущие в другом культурном пласте вещи, потому что каждое искусство имеет несколько историй. Оно имеет историю своего рождения, историю своего создания, и оно имеет историю продленности существования. Мы с вами сейчас имеем дело с продленностью.
А что такое продленность существования? Это неизменность нашего интереса. Это неизменность наших художественных вкусов, это то влияние, которое по ходу бега этих исторических вещей оказывает свое действие на культурное сознание других людей, других эпох и так далее. То есть это вообще необыкновенно интересная и очень важная для нас форма.
Для нас с вами главной является одна очень важная вещь, мы бы даже сказали, что перед нами стоит сверхзадача — это понять самих себя. Это самое главное. Кто мы, откуда мы, что мы собою представляем? Что за культура мы есть? И какова сложность рецепторов нашего восприятия мира через письменные тексты и различные дисциплины? На наш взгляд, есть две наиболее существенные области культурной деятельности человечества: это музыка и изобразительное искусство.
Музыка — совершенно удивительная вещь, потому что она создается из тончайшей ткани глубокой метафизики нашей ментальности. Музыка и вся история музыки. Начиная от шаманских бубнов, которые издают чистое движение ритма, вызывая духов природы, и заканчивая сложнейшими связями. Музыка не имеет языка. Это тексты надо переводить. А музыка — всечеловечна.
В природе сегодня не существует контекста культуры. Это та магма, из которой рождается культура. Это материя, из которой формируется и музыка, и искусство. Это то, что мы выделяем из себя. Потому что то, с чем мы имеем дело, это отдельные предметы, полностью потерявшие связь со своим родовым местом.
ГЛАВА 5
«Расстрелян… Реабилитирован за отсутствием состава преступления»
«…Мне представляется Лавра, в будущем, русскими Афинами, живым музеем России, в котором кипит изучение и творчество и где, в мирном сотрудничестве и благожелательном соперничестве учреждений и лиц, совместно осуществляются те высокие предназначения — дать целостную культуру, воссоздать целостный дух античности, явить новую Элладу, которые ждут творческого подвига от Русского народа».
В этих словах — философия русской культуры, наглядное воплощение русской идеи, предстающей как наследие Византии, а через нее — Древней Эллады. Лавра — духовный центр России, ее сердце. Так в своей статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия» размышлял о будущем России русский Леонардо — Павел Александрович Флоренский.
Мы неоднократно в своих рассказах обращались к исследованиям священника П. А. Флоренского.
Просто необходимо сказать несколько слов об этом уникальном человеке.
Павел Александрович Флоренский (1882–1937) — один из самых светлых умов и самых гениальных людей русского Ренессанса, возрожденческой русской культуры на рубеже двух столетий. Один из самых ярких и трагических представителей Серебряного века. Русский Леонардо.
Отец Павел Александрович был священником, создателем религиозного христианского общества, автором невероятных по новизне, сложности и актуальности, то есть непреходящему значению, философско-искусствоведческих и философско-культурных работ. Самая большая работа Павла Александровича называется «Столп и утверждение Истины» (закончил в 1914 году). Подзаголовок — «Опыт православной теодицеи» (теодицея — это «богооправдание», совмещение Благого Бога и зла в мире). Павлу Александровичу было 32 года, когда он написал этот труд. Это была его диссертация, она сейчас переиздается. Ее можно читать как целиком, так и по частям.
«Флоренский при издании книги потребовал, чтобы она была напечатана особым шрифтом. В каждой главе были виньетки, взятые из латинского трактата XVII в., виньетки с подписями, очень лаконичными и трогательными. Почти каждая глава открывалась лирическим вступлением. Ученейшая книга, научные комментарии к которой занимают почти половину текста, с тысячами и тысячами выдержек из авторов древних и новых, написана как лирический дневник. Что это, каприз? Нет, не каприз, это то, что в скором времени в Европе назовут экзистенциальной философией. Это не философия теории, а философия человека — живого человека», — напишет в своей книге «Мировая духовная культура» Александр Мень.
Читать богословские работы Павла Флоренского сложно, но очень интересно. Это сочетание невероятной философской и богословской глубины мысли и поистине энциклопедического размаха области его научных исследований. Многие вещи, написанные им в начале XX века, сегодня становятся близки и понятны. Это глубочайшие исследования УЧЕНОГО. Ведь Павел Александрович Флоренский, как всякий человек Возрождения, был не только священником и богословом, поэтом, философом, искусствоведом, он еще был математиком и величайшим русским ученым-гидравликом.