Мост над бездной
Шрифт:
Они с Ингегерд обошли очень толстое дерево. За ним лежало тело одного из видессиан, вместе с которым они вышли из города. Рука Ршавы сама собой очертила на груди солнечный круг. Кровь заливала чистый белый снег. Половина лица мужчины была срублена. Наверное, он был одним из лучников, стрелявших в кочевников, потому что варвары стянули с него подштанники и засунули стрелу ему в… Ршава отчаянно надеялся, что тот был уже мертв, когда они это сделали.
— Да перейдет он благополучно Мост Разделителя, — проговорила Ингегерд. — А те, кто сделал с ним такое,
— Да, — согласился Ршава, гадая, как получилось, что она, родившаяся язычницей, сохранила больше веры в благого бога, чем осталось у него. Он с трудом добавил: — Нам лучше пойти дальше.
Ингегерд кивнула. Ее губы сжались в тонкую бледную линию: женщина и признавала увиденное, и отрицала его.
Они миновали несколько других тел, увидели новые алые пятна на снегу. Варвары не просто убивали: создавалось впечатление, что они кололи и рубили людей для развлечения. Один из убитых мужчин был выпотрошен, как заваленный на охоте кабан, причем его кишки не только вывалили на снег, но еще и изрубили на кусочки. Желудок Ршавы сжался. Мужчина не мог прожить долго, пока они с ним такое проделывали… или мог?
И ведь это, безусловно, не единственное жестокое убийство, совершенное хаморами. Поймав видессиан, они наверняка тешили себя подобным образом. Об этом говорило уже само умение, с каким варвары совершали все эти жестокости. Должно быть, несчетные столетия они творили подобные вещи по отношению друг к другу в Пардрайской степи…
«Как?» — задумался Ршава. Как может владыка благой и премудрый терпеть злобу и порочность в таких масштабах и так долго? Хотелось бы Ршаве знать, рассматривал ли кто-либо из видесских богословов этот вопрос — и если да, то какой ответ он нашел? Ощутив во рту кислый привкус тошноты, прелат увидел одну многозначительную и очевидную возможность: что Скотос действительно сильнее, чем способны представить богословы, комфортабельно живущие в городе Видесс, богатейшем и величественнейшем городе мира. Или даже богословы, живущие в Скопенцане.
Если ученые священники, размышляющие над священными писаниями Фоса, увидят, как могут обстоять дела в реальном мире… то что дальше? Будет ли реальный мир иметь значение для людей, поглощенных проблемой того, каким станет мир грядущий? Едва ли. Но он имел отчаянное значение для Ршавы — и прямо сейчас, если прелат хотел и дальше жить в этом мире.
— Мы приближаемся, — тихо сказал он.
— Знаю, — еще тише отозвалась Ингегерд. — Видите кого-нибудь? Дикари оставили кого-то лошадей охранять?
— Не знаю… Погоди. — Кажется, за тем деревом что-то шевельнулось? Да, несомненно. — Да. Один есть, вон там.
— Прокляните его, святейший отец. Если в вас есть святая сила Фоса, прокляните его.
Ршава не знал точно, какая в нем таится сила и откуда он ее черпает. Прежде, когда он хотел вызвать ее, находясь в спокойном состоянии, он терпел неудачу. Сможет ли он превратить эту силу в оружие, такое же надежное, как лук или копье?
Он показал на степняка.
— Проклинаю тебя, — сказал он,
Хамор упал лицом в снег.
Ингегерд схватила Ршаву за руку и взвизгнула, как обрадованная девочка:
— Вы смогли, святейший отец! Клянусь благим богом, смогли!
— Значит, сделал, — пробормотал Ршава, все еще удивленный. Он не был уверен, далеко не был, что сделал это силой, посланной Фосом. Но и переживать из-за своих сомнений в тот момент он не собирался. Он проклял степняка, и степняк умер. Что еще имело значение? На взгляд прелата, ничего. — Пошли к лошадям, уберемся отсюда поскорее, — сказал он.
— Хороший совет, — согласилась Ингегерд, все еще глядя на него, словно на какое-то поразительное явление природы. Увидев этот восторг, Ршава ощутил себя вдвое выше, вдвое шире и раз в восемь сильнее, чем был на самом деле.
Они быстро обвязали лошадей поводьями, затем сели на тех, на которых ехали прежде. Все хаморские лошадки спокойно последовали за ними: животные были привычны идти на длинном поводу.
— Думаю, остальные кочевники немало удивятся, когда вернутся и обнаружат, что их лошади пропали.
— Думаю, удивятся, — тепло отозвалась Ингегерд. — Может быть, вам стоило весь лес проклясть?
Ршава уже думал об этом. Он поднял руку, словно нацеливая стрелу. Затем покачал головой:
— Что бы ни находилось во мне, сейчас этого нет.
— Жаль. Хаморы в лесу ваше проклятие заслужили.
— Я могу сделать лишь то, что могу. Я даже не знал, сумею ли свалить того хамора, пока не попробовал.
— Я вас не виню, — быстро ответила Ингегерд. — И никогда не буду вас винить. То, что вы можете делать, уже чудо несравнимое. Но раз я увидела немногое, можно ли винить меня за то, что хочу больше увидеть?
— Только не я, — покачал головой прелат. — Я никогда не стану тебя винить.
Теперь в ее взгляде появилось нечто еще, кроме почтительного восхищения.
— Там, среди деревьев, вы сказали, что одного варвара прокляли, потому что он на меня напасть хотел, — медленно проговорила она.
— Сказал, — согласился Ршава.
— Я вам за это благодарна, вы уж правильно поймите, святейший отец, — еще медленнее продолжила она. — Но, может быть, стоит еще раз вам напомнить, что я Гимерия жена. И все еще надеюсь мужа отыскать.
— И я надеюсь, что ты его найдешь. Я буду помогать тебе в том, что поручил мне сам Гимерий, — ответил Ршава, и большая часть сказанного им была правдой. А первая фраза? Наверное, нет. Ему захотелось спросить Ингегерд, что она станет делать, если не сможет отыскать Гимерия или узнает, что тот погиб. Он подумал об этом, но промолчал. Такой вопрос, решил он, или разозлит ее, или насторожит. А Ршава не хотел ни того ни другого.
Прелат обернулся. Они уже далеко отъехали от рощи. Один из хаморов вышел из нее и уставился на юг, несомненно гадая, как могли исчезнуть все их лошади. Ршава рассмеялся, но лишь на секунду. Если хотя бы один верховой кочевник найдет других, они могут пуститься за ними в погоню.