Мотель «Парадиз»

Маккормак Эрик

Вокруг стола воцаряется долгое молчание. Он борется с оцепенением, мучительно пытаясь что-то сказать – сказать им правду, чтобы они узнали, – но не может и шевельнуться. Он пленник, скованный собственными связками и сухожилиями. Низкий голос, как он и боялся, оглашает приговор:

– Это чудовище. Верните свиток обратно в него, и пусть они сгниют вместе.

Все фигуры, собравшиеся вокруг стола, одобрительно кивают, не говоря ни слова. Никто не вступается за него, не просит для него пощады. Он оплакал бы свое одиночество, ненависть к себе всего мира, но слез нет. Он видит, с какой мрачной энергией они склоняются над ним, завершая свою работу. Он снова пытается вглядеться, нет ли на

руке, что погружается в него, шрамов от ожога? Не скрыты ли глаза, что смотрят на него сейчас, темными очками? Красны ли губы на этом лице? Он делает последнюю попытку собрать все силы. Он должен все рассказать. Они должны понять. Наконец, слово, которое все объяснит им, вырывается из него:

– НЕЕЕЕЕТ!

6

Мой собственный вопль РАЗБУДИЛ меня – его эхо все еще металось по комнате. Я весь был в холодном поту, сердце пыталось пробить дыру в грудной клетке. Я смутился, боясь, что перебудил весь отель, но одновременно был готов рассмеяться над абсурдным кошмаром.

Я, наконец, сделал то, что нужно было сделать перед тем, как ложиться: включил светильник и вылез из кровати на холодный линолеум пола, жалея, что не прихватил пижаму (я взглянул на свой живот – просто чтобы успокоиться: нет, никаких треугольных выступов или шрамов); на цыпочках пересек комнату к вертикальному гробу красного дерева, служившему гардеробом, распахнул дверцу и увидел края светло-коричневых конвертов, выглядывающих из открытого кармана.

Я взял толстый конверт с собой в кровать и сел, завернувшись по плечи в одеяло. От конверта пахло накопленной за многие годы пылью. Я извлек рукопись – около десяти страниц, скрепленных старомодной проволочной скрепкой. Бумага была плохая и потускневшая. На заглавной странице значилось:

«Тетрадь», А. Макгау

Я перелистнул страницу и начал читать. Не знаю, чего я ожидал. Какого-то откровения, ключа к тайне Захарии и остальных Маккензи. И на первый взгляд мне показалось, что я нашел его. В записках говорилось о семье Маккензи. Но, быстро проглядев их, я понял, что толку от них немного. Не было и упоминания об убийстве и его последствиях для детей. В общем, это были скорее предварительные наброски литературных героев, чем обстоятельное описание живых людей. Я попробовал перечитать эти четыре наброска, но не смог одолеть даже первых строчек: «Восьми лет от роду Амос Маккензи был отдан в „Аббатство“, приют для бродяг и бездомных…». Мои глаза сами начали слипаться. Проза Захарии Маккензи была великолепным средством от бессонницы.

Я положил страницы на тумбочку, выключил свет и зарылся обратно в шершавое чрево гостиничной постели. Там, зевнув положенное число раз, насколько помню, я заснул своим обычным приятнейшим сном без сновидений.

7

Я снова был дома, и Хелен вовсю радовалась подарку, особенно подписи. Она цитировала ее снова и снова: «Аз не семь я; жаль сказа о мне». Она показала мне то, чего я сам не заметил. На обложке была надпись: «Отпечатал Рбт Джаггардъ, быть продану под гербом Борова, Лондонъ, 1599». Как раз такие совпадения всегда вызывали у нас восторг.

Когда мы занимались любовью в первый раз по моем возвращении, я понял, что больше всего любил в Хелен ее осязаемость. Трогая ее твердые соски, прижимаясь к тугим завиткам волос на лобке, медленно входя в нее, втягивая аромат ее тела, я обучался реальности материи. Мы говорили на нашем собственном интимном языке, произнося слова сплетенными языками.

Потом мы лежали навзничь, глядя в венецианское

окно на чистое ночное небо, размышляя, как обычно, о том, какие формы получатся, если соединить черточками точки звезд. Там, на северо-востоке – Большая Медведица? Хелен считала, что это она; я же видел только замысловатую букву Р. Хотя и бывало, что мы спорили, нам всегда было уютно в нашем невежестве, ведь небо за окном, каким бы таинственным ни казалось, было только нашим небом.

Одного я не мог понять. В отличие от прошлых раз Хелен не проявила почти никакого интереса к моей встрече с Изабел Джаггард и тому, что я узнал о смерти Захарии Маккензи. Я несколько раз возвращался к деталям, пытался развить свои теории об Арчи Макгау. Но она, судя по всему, предпочитала обходить эту тему. Когда я сказал ей, что Кромарти надеется вскоре узнать всю правду о семье Маккензи, она не выказала ни малейшего удивления тем, что я не говорил ей о его причастности к делу. Хелен посмотрела на меня так, будто слушала вполуха или вообще не хотела слышать того, что я ей рассказывал. Пока она не посмотрела на меня еще раз и не сказала:.

– Значит, мы уже скоро узнаем, где мы.

Я слишком любил ее, чтобы спрашивать, о чем это она. Я решил, что пришло время съездить в мотель «Парадиз».

8

Мотель «Парадиз». Он всегда был для нас убежищем. Само здание нельзя назвать внушительным, это белое обитое досками сооружение на зазубренном восточном побережье. Хозяин, маленький человечек, вечно витающий в облаках, доверял нам; жизнерадостная горничная никогда нам не мешала. Мы неизменно снимали один и тот же номер – простую белую комнату с маленьким балконом, выходящим на океан. Сейчас, в мертвый сезон (мертвый сезон был нашим сезоном), когда мотель пустовал, мы хотели только одного: чтобы в нашем номере было тепло и чисто. Ресторан нам был не нужен; когда мы хотели есть, то ехали несколько миль на север, до города. Так нам нравилось – использовать мотель, как базу.

Зима уже набирала силу, в любой день мог пойти снег. Самое время для того, чтобы прогуливаться по пляжу, дышать холодным соленым воздухом, взбираться на голые прибрежные дюны – такие же, как везде. На пляже мы часто находили выброшенные на берег обломки, так густо обмотанные водорослями, что невозможно было догадаться, что там внутри. Я разрезал их ножом, чтобы добраться до содержимого.

На наше третье утро в мотеле, когда мы одевались для прогулки, внезапно зазвонил телефон.

– Эзра, извини, что беспокою. Это Доналд Кромарти. Могу я приехать к тебе прямо сейчас?

В этот раз я был, по меньшей мере, удивлен, но говорил вежливо. Я спросил, откуда он звонит. Он ответил, что находится всего в часе езды, на побережье. Он не хотел бы говорить по телефону. Что мне оставалось? Я сказал ему, чтобы приезжал в мотель как только сможет.

Я не мог поверить, что он так близко. Меня уже начала успокаивать мысль о том, что Кромарти в любом случае – за много миль отсюда. Я никому не сообщил, что еду в мотель «Парадиз». Мы никогда и никому не говорили, что ездим сюда. Так как же он смог меня выследить?

Я знал, зачем он ищет встречи. Момент истины. Он хочет открыть передо мной все карты. Я твердил сам себе: не волнуйся, как он может сказать правду и спастись сам? Инстинкт самосохранения заткнет ему рот.

Хелен надела куртку, чтобы пройтись по пляжу. Она чувствовала, что нас с Кромарти лучше оставить наедине. Когда она была уже у двери, я задал ей невеселый вопрос:

– Это ты сказала ему, что мы едем в мотель «Парадиз»?

И она подошла ко мне и поцеловала меня – так нежно, что я едва почувствовал прикосновение ее губ.