Мотылек
Шрифт:
– Дело в том, что я тоже пойду по 51… прости.
– Что? В чем дело. Что такого он мог тебе рассказать.
– Это все слишком серьезно. Его исчезновение… я не знаю. Это не похоже на побег или налет с целью освобождения… все это выглядит так, будто действовали, – я осеклась.
– Ты хочешь сказать спецслужбы? – слишком тихо произнес он. Ненавижу эту его привычку. Уж лучше бы накричал, чем так… – Не смеши меня, Эми. У тебя всегда была патологическая тяга ко всем этим шпионским штучкам, они мерещатся тебе повсюду, словно ты… – он осекся и снова
– Знаешь, почему у нас не получилось, Вик? – злобно прошипела я. – Потому что ты никогда не доверял мне и моему чутью. Счастливо расхлебывать всю эту херню. Можешь мне не звонить, сегодня вечером я иду на свидание и буду очень ЗАНЯТА. Понятно?
Гневно хлопнув дверью, я вылетела из кабинета. Да что он о себе возомнил… что я какая-то малолетняя дурочка, насмотревшаяся сериалов? То, что я когда-то рассказала ему о заявлении, поданном мною в академию внешней разведки, еще не говорит о моей легкомысленности. Я подавала это заявление, прекрасно отдавая себе отчет в том, чем бы мне пришлось заниматься и какими принципами поступиться…
Что ж. Мой день безнадежно испорчен. На лекции я уже не успею. Помогать с документами никакого желания нет, пока там сидит этот надутый индюк с огромным самомнением. Остается только одно – пробежка. Лишь она поможет привести мысли в порядок и позволит не пристрелить кого-нибудь. Ведь патрон в патроннике. Значит, рано или поздно, придется выстрелить…
Переодевшись в старый тренировочный костюм, еще времен моей бурной школьной молодости и нацепив наушники, я вышла на улицу. Октябрь начинал морозить, поэтому я накинула на голову капюшон темно-серой толстовки. В этом костюме я больше походила на мальчишку, нежели на леди, но этим мне и нравилась пробежка. Надеваешь мешковатую одежду, отгораживаешься от мира капюшоном и плеером и ты другой человек. Ты становишься недосягаемым. На тебя никто не обращает внимания, будто на тебе шапка невидимка, а вокруг волшебный мир… Особенно, когда бегаешь по набережной в прохладный октябрьский день, и с Камы задувает ледяной ветер…
В воздухе предвестники зимы. Добежав на пределе сил до Картинной галереи, я перешла на шаг, пока окончательно не остановилась, упершись руками в колени. Дыхалка начинает сдавать. Следует больше тренироваться.
Краем глаза я заметила на лавочке подозрительно идеально одетого мужчину. Приталенное черное кашемировое пальто, серый шелковый шарф, копна непослушных пшеничных волос, с которой заигрывает осенний ветер… он грациозно сидел, положив ногу на ногу и расположив руку на спинке лавочки. Такой гордый, с безупречной осанкой, словно сошел со страниц книг о благовоспитанных джентльменах и прекрасных благочинных леди.
– Да ты издеваешься… – не разгибаясь, протянула я.
Он элегантно приподнял руку, вероятно, проявляя дружелюбие и делая знак приветствия. Означает ли это, что мне следует подойти или забить и бежать дальше? Может, он кисть разминал… Впрочем, вряд ли я способна пробежать еще хотя бы километр. Несмотря на высокий темп,
– Я советую не слушать плеер на улице, это не безопасно, Эмили.
– Я советую не давать мне советов, – подходя ближе и снимая наушники, парировала я. – Вы что, следите за мной?
– Могу задать вам тот же вопрос. Я посещал картинную галерею, планирую приобрести несколько картин. Как вам Айвазовский, – он улыбнулся чертовски обольстительной улыбкой и сидел весь такой до жути уверенный в себе и идеально грациозный. Интересно, где-нибудь учат этой стати, этой осанке, этой благородности, так и кричащей, что его воспитывала не деревенская русская семья, а чопорные англичане при дворе Елизаветы.
– Правда? Побеседуем о живописи как два закадычных приятеля? Может, вы мне потом купите пивка, и мы потравим байки в ближайшем баре?
– Предпочитаю хорошее вино.
Я поморщилась. Жан Франциск снова проделал этот трюк… проводя пальцами по своему изящно очерченному рту, изучая при этом меня пленительным взглядом. Словно я какой-то любопытный зверек, которого он никогда прежде не видел. Мне вдруг неумолимо захотелось проделать с его губой тоже самое… Нет, Эмили, даже не думай об этом. Пусть мотылек живет… живет на большом прекрасном цветке. Ему и там хорошо…
Он не переставал изучать меня взглядом, и я не выдержала.
– Удовлетворены? – сдержать сарказм не удалось.
– Это навряд ли… – заметив что-то, он вмиг стал суровым. На его скулах заиграли желваки, а в голубых глазах проступил лед. – Ты заработаешь себе пневмонию. Моя машина здесь неподалеку.
Его тон не терпел никаких возражений. Если я и видела раньше подобную властность, то только по телевизору в каких-нибудь голливудских фильмах о больших шишках. Я чуть было даже не повиновалась, но вовремя спохватилась.
– Вы снова пытаетесь затащить меня в свою машину? Благодарю, но вчера в ней сидел убийца. Мне не хочется повторить судьбу невинной девицы.
– Это не предложение, – грозно поднявшись с лавочки, ледяным голосом процедил Жан и, взяв меня за руку, потащил к своему автомобилю. Собственно, особо тащить ему и не пришлось. Я брела за ним, как послушная овечка, держа теплую мягкую ладонь. Словно находилась под гипнозом. Он будто околдовал меня своим обаянием. – У тебя ледяные ладони…
– ВСД.
– Сомневаюсь.
– Простите, мистер Оксфорд.
Он открыл передо мной дверцу своего шикарного BMW. Но, прежде чем сесть, я обошла машину и стала вбивать в телефон ее регистрационный номер. Мужчина с любопытством наблюдал за происходящим.
– Что ты делаешь?
– Я отправила своему другу, а он работает следователем, регистрационный номер вашего автомобиля. Так что если я не выйду на связь в ближайшие несколько часов, он вас из-под земли достанет. Такой ревнивец, знаете ли…