Мой адрес — Советский Союз! Дилогия
Шрифт:
Мороженым я не наелся. Обед у бабы Саши вроде и не такой уж постный был, даже мясо в щах плавало, но молодой организм, да ещё после долгой пешей прогулки, требовал восполнения калорий. Опять же, время подбиралось к ужину, а мы с Полиной договорились куда-нибудь притулиться только после концерта, который закончится ориентировочно около 10 вечера. Поужинать и по домам — то бишь она в гостиницу, а я… А я где придётся. К счастью, мне есть где переночевать, только до Бирюлёво нужно будет на такси добираться. Потрачусь, если вообще что-то поймаю, хоть даже частника, но куда деваться… В конце концов, деньги есть.
Перекусить зашёл в уже знакомую по прошлому приезду
Время ещё оставалось, и я неспешно прогуливался по центральным улицам столицы. По пути снова купил мороженое — что поделать, люблю я его — и в сквере у Большого театра примостился на лавочку с изогнутой спинкой рядом с пожилым мужчиной, возможно, уже достигшего пенсионного возраста. Одет он был скромно, но, как бы сказать, интеллигентно.
Как-то грустно улыбнувшись мне краешком губ, он вновь сосредоточил своё внимание на играющих детях, за которыми наблюдал прежде. Мальчик и девочка — лет по пять от силы каждому — под присмотром двух мамочек, расположившихся на соседней скамейке, увлечённо сгребали в кучки пластмассовыми лопатками листья.
Я уже осилил половину покрытого шоколадной глазурью мороженого, когда старик вдруг, не поворачивая головы, негромко произнёс:
— Я позавчера сына похоронил. Своего Коленьку. Ему было тридцать восемь, и он всегда обижался, когда я его называл Коленькой, стеснялся этого, поэтому на людях я всегда называл его Николаем. Он был у нас единственным ребёнком. Три года как жену схоронил, а теперь вот и сына. Я ей завидую, она ушла, уверенная, что сын проживёт долго и счастливо.
Он помолчал, продолжая глядеть на детей. Я тоже молчал, мне казалось, что, если я выражу соболезнования, это будет выглядеть слишком банально.
— Никого нет нам ближе, чем наши дети, — продолжил сосед по лавке, так и не поворачивая ко мне увенчанной шляпой головы. — Мы готовы за них, не раздумывая, жизнь отдать. Они наше всё, они — продолжение нас, наши надежды и чаяния. Даже если они взрослые — то всё равно остаются нашими детьми, и их печали печалят наше сердце, а их радости радуют нас. И когда мы теряем своего ребёнка, то мы теряем весь смысл своего существеннее в этом мире. Ради чего и кого дальше жить? Когда уходят наши родители, это воспринимается нами как само собой разумеющееся. Также, как осенний лист, срывающийся с ветки в октябре, потому что подошло его время. А вот дети…
Он вздохнул, и мне показалось, что глаза его увлажнились. Я невольно вспомнил дочь. Как-то она там, в своём канадском будущем… Наверное, ей уже сообщили, что отец умер, и как умер. Хоть бы на похороны прилетела.
— Это противоестественно, когда дети уходят раньше родителей. Это неправильно… Это больно. Потеряв ребёнка, тем более единственного, ты становишься словно пустой сосуд, который уже невозможно наполнить. Ты не живёшь, а доживаешь. Механически утром чистишь зубы, ставишь на конфорку чайник и, сидя на кухне, видишь чашку, из которой когда-то пил твой сын. Помнишь его только что принесённым из роддома, завёрнутым в одеяло, потому что на улице зима, и из свёртка там, где голова, только нос торчит, маленький, как пуговка. Спит, и ты осторожно берёшь это свёрток на руки, старясь его не разбудить. Помнишь, как повёл его за руку в первый класс, помнишь
И снова пауза, нарушаемая лишь криками бродящих по газонам галок и шарканьем пластмассовых лопаток об асфальт.
— А внуков у вас нет?
— Внуков? — переспросил он и посмотрел на меня с таким видом, словно бы даже не догадывался о моём здесь присутствии. — Ах, ну да… Есть внук, девять лет, Валера. Шалопай ещё тот. Внуков мы тоже любим, но вполовину от того, как любим детей. Тут такая нехитрая, жизненная математика. И правнуков мы любим, но меньше, чем внуков, если, конечно, удаётся столько прожить. А уж что касается наших далёких потомков… Вы простите, молодой человек, что я вот так вот, просто мне и поделиться не с кем. Со снохой у нас отношения не очень, а сейчас и вообще нас почти ничто не связывает. Простите ещё раз!
— Ничего-ничего, иногда полезно выслушать такие вот философские мысли. А то всё куда-то спешим, а остановиться и подумать, оглядеться вокруг — как всегда, времени нет. Потому и надо любить каждый прожитый миг, особенно если он прожит рядом с любимым человеком… Хм, что-то и меня на философию потянуло. Пойду, пожалуй.
Я бросил в урну смятую фольгу из-под мороженого и двинулся в сторону Колонного зала.
К служебному входу пришёл за сорок минут до начала мероприятия. В последний момент подумалось, вдруг Силантьев забыл передать пригласительный? Или он потерялся? Или кому-то другому отдали, по блату, а какой-то там Покровский перебьётся…
К счастью, мои опасения оказались напрасными. Я получил заветный бумажный прямоугольник со своей вписанной фамилией и инициалами и направился к центральному входу. Народ уже запускали, все по пригласительным, никаких билетов — они даже не поступали в продажу. Лучшие люди, так сказать, Советского Союза. Рабочие, шахтёры, учителя, отмеченные государственными наградами, ну и партийная элита, куда ж без неё. Лица некоторых даже показались знакомыми… Ну точно, Валентина Терешкова! А с ней не кто иной, как Алексей Леонов — космонавт с кисточкой в руке, как его уже называют. В самом деле, его космические пейзажи даже меня интересовали в той жизни — в этой я их ещё не видел.
Сегодня на концерте, как мне доложила разузнавшая кое-что ещё во время первой поездки Полина, должны присутствовать и сам Генеральный секретарь, и его ближайшее окружение. Эти вряд ли через парадные двери пойдут, даже если бы захотели — охрана такого не допустит.
Одежду следовало сдать в гардероб, находившийся на нулевом этаже, там же располагались и уборные, одну из которых с буквой «М» на двери я предусмотрительно посетил. Несмотря на то, что концерт будет идти с антрактом, всё же лучше подстраховаться.
Да уж, думал я, сливая излишки влаги из организма в писсуар, это вам не коммунальный сортир в доме бабы Саши. Кафельная плитка блестит, писсуары и унитазы поражают белизной — как в лучших домах Лондона! Даже туалетная бумага имеется — настоящее чудо и дефицит по нынешним временам, когда 99 % населения пользуется для, пардон, подтирания задницы обычной газетой.
Жаль, за кулисы не пустят, Силантьев сказал, что вход туда разрешён только участникам концерта, во всех коридорах за порядком и тем, чтобы не проникли посторонние, будут следить сотрудники милиции. Я в число участников не входил, так что с Полиной мы договорились встретиться после мероприятия у служебного и оттуда поехать (или пойти) куда-нибудь поужинать.