Мой белый сад
Шрифт:
Оскверняя завет Творца.
Так, пускай покаянья строки
Согревают теплом сердца.
«Завтра кончится снегопад…»
Завтра кончится снегопад,
Но не думай о новом дне.
Старый мост, как верблюд, горбат.
Мы стоим на его спине.
Незаметно седых перил
Оживает упругий стяг.
Кто-то, кажется, говорил,
Будто счастье – смешной пустяк.
Вот
Замедляет привычный бег.
Всё кончается, гаснет всё…
Ты ладонями ловишь снег.
На ладонях блестит вода,
Отвечаешь мне невпопад.
Мы расходимся в никуда.
Завтра кончится снегопад.
«Я так боялась возвратиться…»
Я так боялась возвратиться
В свой шумный дом, где средь сует
Земля на росы не скупится
И небеса пронзает свет,
Где каждый день живёшь сначала.
Но не давали мысли спать:
А вдруг трава в лесу увяла,
И край мой начал увядать,
И в этом тихом увяданье,
Переступив родной порог,
Я вместо песен расставанья
Вдруг встречу вежливый упрёк?
Боялась, что меня осудят
За позабытое тепло,
Что никогда уже не будет
Так, как хотела, как могло,
Боялась слов и в горле кома,
Боялась правды, слёз, обид.
И я стою теперь у дома,
Как над рекой туман стоит.
Молчат осины и берёзы,
И машет веткой каждый куст,
Всё то же небо, те же росы…
И я молчу… и дом мой пуст.
«Красавица Тверь! Переулки, мосты…»
Красавица Тверь! Переулки, мосты,
Весною цветущие скверы —
Всё это хранишь, как сокровище ты,
Как символ единственной веры.
Нежна и прекрасна в полёте своём,
Готова и к миру, и к бою.
И пусть мы счастливой тебя не зовём,
Но счастье зовём мы тобою.
О, город мой славный, что прожил века
И выстоял многое, многих,
Жестоко боролся с напором врага
И нежно баюкал убогих.
Ты снова, в лучах и во мгле синевы
Обтёсанный искрами снега,
Вздыхаешь под сенью царицы-Москвы
Подобьем земного ковчега.
Я знаю, что нет этой силе конца,
С которой ты рвёшься из мрака.
В твоей колыбели уснула Тверца
И волны раскинула Тьмака.
Ты вечный защитник и праведник мой,
Стерпевший и бури, и плети.
Мой путь, неизменно ведущий домой,
Проходит по улицам этим.
«Вхожу в дома былых друзей…»
Вхожу в дома былых друзей,
Где тяжесть лет неоспорима.
Так посещают Колизей
Певцы разрушенного Рима.
Но здесь, где мы играли в бой,
В любовь, в измену, в гибель даже,
Теперь порядок слов скупой
Молчанье прерывает наше.
Здесь озираюсь я, боясь
Заметить след вчерашних будней.
Но чем прочнее с прошлым связь,
Тем в сонном сердце многолюдней.
На полках – стопки тех же книг,
Твердят часы одно и то же.
Со мной не друг – его двойник,
Смеясь, прощается в прихожей.
О, как бессильны мы теперь!
Едва ли радость тронет лица.
Мой друг, за мной захлопнув дверь,
На табурет, вздохнув, садится.
А я бреду к себе домой
Среди взбешённой ветром пыли.
И мне не верится самой,
Что мы близки когда-то были.
1917
Мне бы только припасть к плечу,
Со своими расстаться силами.
Я не землю теперь топчу –
Саван, брошенный над могилами.
Похороненных без креста
Отпевает у леса конница.
А душа до краёв пуста,
Только криками воздух полнится.
Пусть я взглядом похож на снег,
И былое оставил вроде бы,
И родное давно отверг,
Но душа ещё цветом в оттепель.
И в награду епитимья.
Всё не высказать и не выреветь,
Потому что вся жизнь моя —
Неокончившаяся исповедь.
«Так тревожно багульник зацвёл в апреле…»
Так тревожно багульник зацвёл в апреле,
И в квартире запахло весною сразу,
Будто птицы за окнами вмиг запели,
Повторяя забытую с детства фразу;
Будто снова у дома растёт осина
И не вспыхнет упавшая на пол щепка,
В сорок первом война не отнимет сына,
Не рождённая дочка обнимет крепко;
Будто кто-то с работы вернётся рано
И на гвоздик повесит пальто в прихожей,
И присядет неслышно на край дивана,
Станет радость на чьи-то глаза похожей;
И воскреснет заря на портретах окон,
И не будет свободного дня в неделе…
Седина проступает сквозь каждый локон.