Мой Бийск, моя Сибирь. Роман – признание в любви. Книга 1
Шрифт:
Рушились дома, гибли люди и животные. Ледяной поток легко, словно играючи, поглощал всё, что мог – смывал берега рек, съедал дороги, стада коров, деревья, машины. Вода захватывала всё новые пространства. Тысячи людей остались без электричества. Некоторые сёла полностью ушли под воду.
Энергия человеческого сообщества не выдерживала никакого сравнения с хищной силой Природы. МЧС и добровольцы делали всё, что могли. Но стихия – это стихия. Многие моментально лишились всего, что было нажито за долгие годы. Сотни людей остались без крыши над головой.
Очевидцы рассказывали, как едва успевали поднять немногое из имущества на чердаки домов. Одна женщина собралась затащить на крышу собаку – огромного «кавказца». Едва прицепила ему на грудь крепление с поводком, чтобы помочь животному взобраться наверх, как хлынул мощный поток ледяной воды. Пёс уцепился зубами за выступ ограды и отчаянно сопротивлялся смертельной силе. Когда женщина всё же сумела ему помочь и затащила на крышу, пёс плакал человеческими слезами и обнимал хозяйку. Плакали вместе.
Спасателей не хватало
Несколько дней наводнения обернулись многими месяцами или даже годами труда. Сколько потерь досталось каждому, кто попал под гигантскую длань Матушки – Природы! А горе тех, кто потерял родственников! Смириться с гибелью жилища или животных – тоже почти немыслимо. Хрупкое живое создание легко сломать. Легко отнять у него всё. Приречные улицы, подтопленные стихией, спешно перекрыли новодельными дамбами. Маршруты автобусов превратились в запутанные зигзагообразные лабиринты. Всё автомобильное воинство полюбило стоять в пробках. Но город продолжал жить.
То ливни бьют, то жарит солнцебог.Кержацкий град лежит в торговой коме.И каждый, кто до нитки не промок,Люля-кебабом млеет на пароме.По берегам ристалища осок,Русалка завораживает лето.И всякий обыватель, если б мог,Завлёк её блесной или конфетой.Хрусталит воды август золотой,и уходить не хочет наводненье.Кержацкий город славен простотойНеве/денья, незнания сомненья.Торговых улиц хитрый коготокВонзает в глаз соцветия рекламы.Шатёр цветной – услужливый лоток,Сто пятый клон – дацан святого ламы.Здесь всё – товар, китайский божий дар —От разномастных тканей до булавки.Носки, перчатки – символ брачных пар,С портретом Пу ночные камилавки.Китайский лама всем душевно рад,Кержацкий говор выучил отменноТорговый град, почти наукоград,Ну, или станет оным непременно.Бийск, 2014 г., июнь – июль.
9. Я пыталась уехать
Действительно, я пыталась уехать из Бийска, и мне это удалось. Но покинуть Мой город, его невидимые параллельные миры… вот этого сделать не получилось.
Я пыталась уехать,забыть навсегдаэтот город и говор сибирский.Но во снея опять возвращалась сюдаи бродила по улочкам бийским.Знойный ветерв прозрачную злую теплыньчуть колышетпростынные флаги.Снова в диких кварталахбушует полынь —узнаю этот запах весёлой отваги.Невозвратно и странномне помнить даноэту горькую аурубийского лета.Я пыталась уехать когда-то давно.Только было ли,было ли это…Самара – Бийск, 1999–2001 г.
10. Лимонный, с малиновой нотой
Где бы я ни была, всегда Мой город жил своим порядком в глубинах океана Времени – в моём сознании.
Лимонный с малиновой нотойнад городом вечер повис.Поёт и печалится кто-тоо девочке Флёрдерис.И кажется – что нам парижи,своей бы дождаться зари,но всё же милее и ближесобор Нотр-Дам де Пари,чужая залётная мода,французский рисунок крыльца.Скупая слеза Квазимодомещанские плавит сердца.В предвечных просторах затерянневедомый крошечный Бийск,поющий с беспечностью зверяо маленькой Флёрдерис.Бийск, пер. Фомченко. 2004 г.
11. Когда-то, в молодёжном городке
Где только ни довелось мне жить в моём городе! Двенадцать переездов – вот моё путешествие в параллельных неэвклидовых мирах Бийска. Сейчас понимаю, почему это происходило – на мне тайно была проставлена печать дочери «врага народа», ведь мой отец в 1941 году оказался в германском плену. Разоружённый командиром полк был отведён в немецкий тыл и сдан в плен. Весь полк! Далее – транспортировка в товарняке во Франкфурт-на-Майне и распределение в немецкие хозяйства в качестве рабов.
Отец вместе с другом (оба родом из села Песчаное Смоленского района на Алтае) бежали в надежде вернуться к линии фронта, но были схвачены, зверски избиты и отправлены вглубь Германии, в концлагерь для нарушителей Флёсенберг на границе с Чехословакией, славившийся сверхжестоким режимом содержания пленных. Далее – четыре года на баланде и тяжелейших работах в горах – корчёвка пней и разработка каменных карьеров.
В 1945 году во время ликвидации пленных немецким конвоем отец чудом остался жив – его просто не успели расстрелять, потому что территория концлагеря была захвачена союзными войсками США. Далее освобожденных пленных передали советскому командованию и транспортировали сначала на Украину, потом на Беломорканал, где мой отец работал на стройке века ещё два года.
По прибытии домой весил сорок килограммов, но молодость победила. Отец выжил и восстановился. Закончил педагогическое училище в Горно-Алтайске и проработал сорок лет учителем в родном Смоленском районе – в Солоновской средней школе.
Но я и подумать не могла, что мне, моим братьям и моему сыну придётся всю жизнь нести печать гулага – нет, не того – немецкого, а своего – советского, который никогда не разжимает челюстей. Мне и моим братьям, моему сыну просто не давали жить. Я выжила. А братья и сын – не сумели.
Двенадцать переездов. Один из них – в Молодёжный городок, красивейший квартал Бийска, где мой дом стоял на берегу реки, над самой водой.
Мой дом, висящий над водой,большой водой от Беловодья,прогрет насквозь дневной звездой.И лето бегает по сходням,и воду трогает ногой.И кто-то юный и нагойплывёт из Прошлого в Сегодня.А в настоящем он – старик.Его пугает половодье,и зов святой из Беловодьяему напоминает крик —тот властный крик,тот зов бессонный,что Душам слышится к концу,и словно в замкнутом кессоне,блуждает мукой по лицу.