Мой бондфренд, или они друг друга стоят

Крыжановская Оксана Сергеевна

Теперь побагровела и я.

Мы ругались минут пятнадцать, и из нашего "разговора" я узнала о том, что этот так называемый "творец" писатель, чей дебютный роман номинирован на какую-то престижную премию. Он же узнал, что я тоже являюсь писателем, и наша ссора из темы "творец недоделанный и отрыжка общества", перетекла в "фентези-фигня-которую-пишут-бездарности и да-я-плевала-на-твое-мнение". Не знаю, насколько бы еще затянулась наша "беседа", если б за моей спиной не раздался удивленный голос: "- ПехОва?". И так

ко мне обращался только один человек в мире.

– Сергей Васильевич?
– с не меньшим удивлением спросила я, обернувшись.
– Что вы тут делаете?

– Живу. А вот что вы тут, ПехОва, делаете?

– Я к Михаилу Именному интервью взять пришла, - неловко произнесла я.

Профессор кивнул головой, перевел взгляд на парня и спросил:

– Александр, ты вновь принялся за старое?

– Ничего не принялся!
– раздраженно ответил это ненормальный.
– И я, вообще, не виноват в том, что Именной не может, точно, объяснить своим припевалам, под каким номером у него квартира!

Сергей Васильевич вновь взглянул на меня и произнес:

– Михаил Сергеевич живет в квартире "15б".

– Я уже знаю, - хмуро буркнула в ответ.

– Тогда, почему вы еще тут?
– спросил он спокойно, но его глаза смеялись.

– Разговариваю, - с неохотой ответила я

– Слышал я, как вы тут разговариваете еще с первого этажа, - с издевкой произнес профессор.

– В споре рождается истина, - философски ответила, пожимая плечами.
– До свидания, Сергей Васильевич, - добавила я и насмешливо взглянула на парня: - И тебе, творец.

Потом быстро отошла к соседней двери и нажала на звонок.

***

Середина апреля радовала людей теплыми деньками, возможностью закинуть в шкаф подальше куртки с сапогами и цветущими гиацинтами. Всех, но не меня, так как я умудрилась заболеть. И это когда до моего дня рождения сталось три дня!

В теплой пайте и вязаном цвета ростоманов шарфе, я шла из института, угрюмо наблюдая за полураздетыми, здоровыми студентами, как увидела на одной лавочке в парке сгорбившуюся спину Макса.

Друга не было на последней паре, поэтому я решительно направилась к нему, чтобы узнать: какого черта он прогулял и меня с собой не позвал? Он был в наушниках, поэтому

моих шагов не слышал, так что у меня появилась идейка: схватить его за плечи и закричать: "Бу!". Мои руки были уже в нескольких сантиметрах от цели, как я заглянула вперед и увидела, что друг склонился над тетрадкой, в которой его почерком был написан стих:

Оттенок ее помады

Ты хотела вкусить мою смерть?

Что ж смотри, как я подыхаю у твоих ног.

Ты хотела придумать к жизни вопрос?

"Почему любовь - сука?"

– Кричит мое разбитое сердце.

Не хочешь, взять

И прикоснуться к нему губами,

чтоб стали они цвета красной помады,

Которую ты так любишь употреблять

во время поцелуев... не со мной.

Я опешила, так как раньше не замечала за другом любви к плаксиво-страдальческим стишкам.

– Бу!
– все же воскликнула я, схватив его за плечи.

Друг испуганно дернулся, быстро схватил лежащий у ног рюкзак, запихнул туда тетрадку и только потом обернулся. Глянув на меня с беспокойством, он с облегчением вздохнул и стянул с головы наушники.

– Ёлка, я чуть сердечный приступ не получил!

Переступив через лавочку, я присела рядом, пожала плечами и ответила:

– Ну, не получил же.

Макс не ответил, посмотрел куда-то вперед и спросил:

– Видела?

– Да, - созналась я, а потом саркастически вопросила: - Так ты у нас поэт, оказывается?

Друг вновь-таки не ответил, лишь продолжал пялиться куда-то вдаль.

Я достала с сумки пачку сигарет и закурила, взглянула на небо, которое было на радость всем, но не мне, ярко-голубого цвета.

– Я признался Ире, - тихо произнес парень, когда я докурила и выкинула окурок в мусорку.

Понятно. Значит, поэтому у Макса после второй пары испортилось настроение.