Мой брат Юрий
Шрифт:
— Ты не понял меня. Где ты пропадал почти целый месяц? Опять тайна?
— Почему же? Был на космодроме и жил там. Спутники запускали. В газетах сообщалось об этом... Да что мы все о работе, о делах? Давайте к столу, братцы. Ближе, тесней! Валя, где ты шампанское прячешь?
Взял за локти племянника, легонько подтолкнул к столу.
— Что-то ты робеешь, тезка. Смелей надо, смелей. Александр Васильевич Суворов говаривал, что смелость города берет. А ты, слышал, в училище собираешься, погоны примерить хочешь.
Племянник
— Собираюсь.
— Так вот, помни о Суворове.
Шумным, беспорядочно веселым — с шутками, со смехом, с песнями — получилось у нас то застолье. Первый тост предложил было Юра за встречу, а мы настояли на другом — за именинника: четырнадцать дней тому назад там, на космодроме, исполнилось ему тридцать четыре года. Валентина Ивановна подарила мужу великолепное охотничье ружье — тульское, автоматическое.
— Скоро опробуем,— пообещал Юра, расцеловав жену. Глаза его сияли радостью и счастьем.
«Приеду охотиться…»
Они с какой-то резкой отчетливостью отложились в памяти, те двое суток, что провели мы тогда в Звездном. Наполненные праздничной суетой, приподнятостью, они все же не были выходными, праздными днями в жизни Юры: то и дело приходили по делам работы люди, чаще, чем следовало бы, напоминал о себе телефон.
— Куда ж тут денешься? — разводил руками брат и спешил на звонок: у двери ли, по телефону ли.
Внезапно группой нагрянули журналисты из «Огонька». С сотрудниками этого журнала дружба у Юры была давняя, принял он их сердечно. Впрочем, принимать по-другому и не умел... За разговором, за воспоминаниями о том, как сам слетал в космос, как летали в космос товарищи, заметил вдруг, что фотокорреспондент «Огонька» настраивает объектив, прицеливаясь снять его.
— Э нет, так дело не пойдет,— запротестовал Юра.— Расходовать пленку положено с толком. У меня в гостях братья, племянник, сестра жены. Когда-то еще соберемся так, все вместе? Давайте-ка лучше сообща и увековечимся.
И сам, отставив стул, принялся энергично рассаживать нас, то и дело справляясь у фотокорреспондента:
— Так удобно будет? Все в кадр войдут?
Из гостиной перекочевали на балкон — там тоже фотографировались, а потом долго стояли, любуясь деревьями в недалеком лесу, вдыхали запахи талого снега.
— Люблю весну,— сказал Юра.— Дружная она в этом году, напористая...
Снова вернулись в гостиную, и Юра затеял профессиональный разговор с фотокорреспондентом о достоинствах аппаратов, линз, объективов. Показал какую-то диковинную машинку заморского производства. «Великолепная камера, Юрий Алексеевич,— похвалил фотокорреспондент.— Сказочные снимки делает. В умелых руках ей цены нет!» — «Рад бы вам подарить, да нельзя — самому подарили,— пошутил Юра.— В Японии дело было. В отпуск поеду — с собой возьму, обновить чтобы...»
Ближе к вечеру снова прозвенел звонок у двери — как-то на особинку прозвенел, с веселой залихватской удалью.
— Чую, Архипыч идет,— определил Юра, и определил безошибочно: на пороге, одетый в спортивный костюм, с непонятным свертком в руках, возник Алексей Архипович Леонов. А непонятный сверток в его руках оказался чехлом к тому самому ружью, которым по случаю дня рождения осчастливила мужа Валентина Ивановна. В чехле, при детальном разглядывании, какой-то изъян обнаружился, и Леонов, мастер на всякого рода поделки, взялся его устранить, а теперь вот принес свою работу.
Одевали ружье в чехол — за этим занятием брата и Алексея Архиповича снова взял в объектив фотокорреспондент. А разговор со сравнительных характеристик «Востока», «Восхода» и «Союза» перекинулся — и это понятно: вон как весна за окном играет! — на темы охотничьи.
— В Клепики поедем, Алексей,— предложил Юра.— Заглянем к Валентину в Рязань, обяжем его пристать к нам — и в Клепики!
— Но мы же на лодке собирались, вниз по Волге,— возразил Леонов.
— В Клепики!.. Знаешь, что за край: леса, озера... Жемчужина, диво дивное!
Я знал, что в Клепиковском районе нашей области космонавты уже не единожды охотились и рыбачили, знал, что и Юра приезжал с ними, и обрадовался: значит, вскоре снова свидимся.
— Вам жить веселее,— не без грусти пошутил Борис.— А я вон-он где буду, в стороне...
Юра положил руку на плечо ему:
— Тебя, брат, телеграммой вызовем. Слово!
Леонов не хотел уступить.
— Юра, у нас же уговор был: сорок пять суток на лодке.
— Хорошо,— согласился Юра.— Две недели жертвуем Рязани, месяц — Волге-машутке. Идет?..
Двадцать четвертое марта было воскресным днем. Во время обеда Юра признался:
— Кончаются праздники, братцы. И Валю я должен сегодня в больницу вернуть, и сам с утра на работу выхожу. Мне тут полетать немного предстоит, на пару с инструктором. А вы вот что: поживите-ка еще. Освоились, не чужие. Я вас по вечерам навещать буду, а то говорили, вспоминали, а не все еще вспомнили. Эх, жаль, отец с мамой не приехали...
— Я, Юра, сегодня уезжаю, мне тоже с утра на работу,— сказал я.— А почему ты с инструктором летаешь?
Он нахмурился:
— Программой предусмотрено. И, если честно, с этими разъездами-путешествиями порастерял малость навыки. В авиации как в балете: работают ежедневно. Но инструктор у меня, ребята...— Тут он снова оживился.— С ним не захочешь, а полетишь. Из штурмовиков, Владимир Сергеевич Серегин. Героя в войну получил!
Кивком показал на потолок. Или выше?..
— Надеюсь, что скоро опять...
Не договорил, но и так понятно: собирается в новый космический полет.
Потом он проводил меня на станцию. Ждали электричку на платформе, и я напомнил о сказанном накануне: