Мой бывший муж
Шрифт:
Я увлекся коллегой…
Поверила бы, что за рамки ненамеренного влечения, не подкрепленного физиологией и душевной привязанностью «это» не вышло? Не знаю. Простила бы, если покаялся бы? Не знаю. Пока Вадим уехал думать. Вполне возможно, думать: любит ли меня, или новое чувство успело дать всходы, корнями в сердце прорасти. Если любовь умирает, то происходит это именно так: атрофируется с годами, а когда время приходит, отпадает, как хвост у ящерицы, за который дернули случайно. Или, наоборот,
– Мам, – после короткого гудка сказала я, – ты на работе? Можно приехать?
Через пять минут я уже мчала в Боткинскую больницу. У меня мама заведующая онкологией там – знает, как людей утешать, а мой случай не самый тяжелый. Для вселенной, естественно, для меня – полнейшая катастрофа.
Мама, как назло, нашлась в ординаторской, обычно гудящей врачебным персоналом. Я коротко постучала, вошла, быстро обстановку оценила: кроме нее, уборщица баба Тая – сто лет работает здесь. Как и мама.
– Здравствуй, Катюш. У тебя что-то срочное? У меня обход в стационаре через десять минут, – спросила врач с ног до головы Нина Михайловна и снова в компьютер уткнулась. На работе она в первую очередь доктор, а потом уже жена, мать, бабушка.
– Мам, – пискнула я и не сдержалась – заплакала.
– Катя! – ахнула она.
– Матерь божья, – услышала возглас бабы Таи.
Через секунду меня обнимали родные руки, заботливые, материнские.
– Девочка моя, что случилось? Ника? Вадим? – она гладила меня по волосам, таким же светлым, как у нее, успокаивающе, ласково. Она столько раз людям плохие новости говорила, что готова ко всему – ничего не боялась. – Не плачь, Катюшенька. Не плачь.
– Мне Вадим изменяет, – взвыла и всхлипывать начала. В красках представила, как он, возможно, делал это. Как ту другую – коллегу – раздевал, тягучими поцелуями распалял, страсть пьянящую пробуждал. Это он умел. Всегда умел.
– Так, пойдем, присядем, – она повела меня к столу. – Баб Тая, чайник щелкните.
– Конечно-конечно, – сказала та, а потом к нам присела. Любопытно ведь! Чужие проблемы и страдания больше интереса вызывают, чем все счастье мира. Такова уж природа людская.
Мама гладила меня по руке, пока рыдания не утихли, и платок подала, чтобы нос вытереть. К тому моменту чай подоспел и баранки какие-то.
– Что там у вас произошло?
Я достаточно подробно передала наш разговор с мужем. Может, подскажут что-то. Говорят же, что со стороны виднее. Да и опыта у слушателей побольше моего.
– Ты точно решила, Кать?
– А что ты предлагаешь? – всполошилась я. – Простить его?!
Конечно, не точно! Но я хорохорилась.
– Кать…
– Мам, он даже не просил об этом! Он просто свое отдавать не хочет. Будто я вещь, ему принадлежащая!
– Ты этого не знаешь наверняка, – мягко парировала она. – Жизнь – она, знаешь, разная бывает. Поверь, я многое повидала: мужчин, которые бросали жен после мастэктомии, и тех, кто из последних сил боролся за возможность рядом хотя бы лишний день побыть. Немного разбираюсь. Вадим – не самый плохой человек.
– Человек, да, но не муж! – в сердцах отрезала. Хотя Вадима нельзя было назвать козлом, по крайней мере до последних событий.
– Он тебя бьет? Много пьет? Тунеядец? – это уже баба
– Нет, конечно, – нахмурилась я. Вадим – мужчина. Мужчина в самом верном понимании этого слова. Совсем не принц, далеко не идеал, но от него такая бешеная энергия исходила, магнетизм истинно первобытный. Он даже пах какой-то дикой самцовостью и дело не в Н24 от «Hermes», которым пользовался на протяжении многих лет (раньше мне казалось, что мой муж постоянен не только в выборе парфюма. Ключевое слово «казалось»).
Вадим из тех, на кого женщины охотятся. Специально добывают приглашения на званые вечера, благотворительные мероприятия и экономические форумы. Красивый, богатый, умный, жесткий и властный. С дымчато-серыми глазами, загорелым тренированным телом и невероятно чувственными губами, изогнутыми в форме древнего лука. В самом расцвете мужественности и на вершине бизнес-успеха. Таким невозможно отказать и еще сложнее удержать. А я отказывала и посылала на все четыре стороны много-много раз. Такие, как Вадим Полонский, в протестные девятнадцать меня только отталкивали. Я была юной максималисткой, примеряла на себя разные социальные формы и судорожно искала свою личностную идентичность.
А он был типичным представителем столичной элиты: уверенный, что может получить все и даже больше, стоит только пальцем поманить. Нет, девушек с улицы не похищал как Удей Хусейн [2] , но оно и не требовалось – сами в понтовую тачку прыгали. А я не хотела быть очередной хотелкой мажора. Но и это не основная причина. Вадим пугал меня. Пугал напором и свирепой упрямостью. Целеустремленность, как у разрывной пули: настигнет и в клочья броню пробьет. Я чувствовала, что придет время и он акулой станет, а я далеко не смелая заклинательница. Так и вышло. Не смогла я укротить его и в одном океане рядом плыть. Десять лет понадобилось, чтобы понять это.
2
Старший сын президента Ирака Саддама Хусейна. «Прославился» в том числе многочисленными насильственными действия над девушками и девочками.
– Ну тогда чего ревешь?! – воскликнула баба Тая, врываясь в мою виртуальную реальность. – Хороший мужик на дороге не валяется! А то, что гульнул, – она раздраженно рукой махнула, – да они все такие! Главное, что получку приносит и не пропивает половину.
Я от нервного напряжения рассмеялась даже. Ох уж эти советы! Терпи женщина, терпи! Вышла замуж – все, теперь неси этот крест. Даже если тяжело, если к земле придавило, что не вдохнуть и не выдохнуть. Ты же женщина! Женщина все вытерпит.
– Тем более ребенок у вас, – продолжала баба Тая. – Зачем плодить безотцовщину?
– Спасибо за совет, – сухо ответила и на мать посмотрела.
– Баб Тай, – строго начала она, – там в палатах заждались вас.
– Ой, батюшки, пошла-пошла, Нина Михайловна, – вскочила резво и, схватив ведро со шваброй, ретировалась.
– В чем-то она права…
– Мама! – не выдержала я.
– Только в том, что с плеча рубить не нужно. Помнишь, как Вадим красиво ухаживал за тобой, добивался…