Мой дед Иосиф Сталин. «Он – святой!»
Шрифт:
Дело это серьезное и ответственное, но продумав все как следует, я пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ Сталин, обратиться к вам.
Летчик Голованов».
«Написал письмо, дескать, исполнил свой долг, – признался однажды Александр Евгеньевич, – и спокойно продолжал летать». Однако, что было для него неожиданно, буквально через неделю или две он был вызван в Кремль и принят Сталиным. Предложение летчика было одобрено. Присвоив Голованову звание полковника, Сталин поручил создать Авиацию дальнего действия (АДД). «Это
К Александру Евгеньевичу на ул. Сивцев Вражек, где он жил, я поехал с целью решить проблему, которая возникла в моей жизни в конце 1976 года. В 1975 году я поступил на годичное военно-историческое отделение при Академии Генерального штаба. Руководил этим отделением генерал И.И. Джорджадзе. Его легенда о якобы его дружбе с Яковом Джугашвили мною была разрушена (см. главу «Друг липовый»). Скорее всего, Джорджадзе на меня сильно обиделся и, используя свои связи в Академии, сделал так, что после окончания отделения меня направили преподавателем истории военного искусства в Военно-Воздушную академию им. Ю.А. Гагарина в город Монино Московской области. На дорогу в один конец мне требовалось более 2 часов поездки на троллейбусе, метро, электричке (с Ленинградского вокзала).
Выслушав меня, Голованов сказал: «Я тебе должен сказать следующее дело: время работает не в твою пользу, да и я на пенсии. Давай пока еще поучимся, попробуем поступить в адъюнктуру Военно-политической академии (ВПА), есть там у меня один порядочный генерал, он должен тебе помочь». Его жена Тамара Васильевна угостила обедом. За столом я узнал новую для себя историю похождения Якова Джугашвили. Он успел поухаживать и за хозяйкой дома. А. Голованов пояснил: «На Курском вокзале провожали Яшу в Тбилиси. Тамара Васильевна была в числе провожающих. Яша пытался задержать ее в вагоне при отправлении поезда. Но она вырвалась из рук Яши и спрыгнула на перрон». После паузы он серьезно сказал: «Я никогда не думал, что буду участвовать в судьбе внука товарища Сталина». В академии мне разрешили сдать необходимые экзамены, и я был принят в адъюнктуру.
ВПА имени В.И. Ленина славилась своей демократичностью. Когда хочешь, приходишь и уходишь. Можно вообще не приходить, когда нет занятий. В академии встретил обрусевшего грузина, преподавателя философии полковника Г. Г. Лукова. Философ он был от Бога – при чтении лекций не пользовался записями, блестяще преподносил материал, что называется от души. Познакомился я и с другим преподавателем той же кафедры философии полковником Д.А. Волкогоновым. Вникая в детали солдатской службы, он неделями жил в солдатских казармах, питался в их столовой. Спал рядом с ними. Волкогонов производил впечатление незаурядного ученого-новатора, пропагандиста коммунистической морали в армии. Им было написано много книг-исследований на эту тему. Он быстро дорос до заместителя начальника Главного Политического Управления армии (ГЛавПУр) и звания генерал-лейтенанта.
Однако, став советником Горбачева, он вдруг круто поменял свои убеждения. Оказалось, что он противник социализма, а партию, которую возносил в армии, назвал преступной. Его перерождение произошло в одночасье! Интересно, сколько таких Волкогоновых паслось на ниве социализма, приобретая всевозможные блага! Теперь они «стригут купоны», охаивая наше прошлое.
Как-то мы прогуливались с ним в окрестностях его дачи в г. Икша, Голованов спросил: «Как поживает твоя сестра Галя?» Я доложил, что пытался с ней встретиться, звонил несколько раз. Каждый
Александр Евгеньевич во время наших встреч не касался темы детей вождя, ни Светланы, ни Василия, видимо учитывая мое с ними родство. Но неприязнь к обоим с его стороны я чувствовал и без слов: его негативное отношение выражалось в его нежелании говорить о них. О Василии он сказал свое мнение Ф. Чуеву, поэту и писателю. Оно было, мягко говоря, не очень лестного содержания.
Он больше любил рассказывать о Сталине. В продаже стали появляться мемуары полководцев о ВОВ. Ф. Чуев советовал Голованову начать писать свои воспоминания об АДД. Но Александр Евгеньевич медлил. Из его рассказов мне особенно запомнился случай с картой.
На свою память Александр Евгеньевич, как он говорил, никогда не жаловался. Более того, гордился, что она его не подводила. Но однажды произошел с ним такой случай. «Товарищ Сталин, – так обычно Голованов называл Верховного, когда что-нибудь говорил о нем, – вызвал меня в Кремль. Боевые действия шли на территории Венгрии». Захватив нужные карты, он отправился к Сталину. Как я понял из рассказа Голованова, Сталин назвал города-цели, по которым АДД должна была нанести бомбовые удары. Голованов сказал, что задача ясна и будет выполнена. «Вы бы записали города, – посоветовал Сталин, – города-то венгерские». – «Я запомнил их», – сказал Голованов.
Когда Голованов вернулся в штаб, то недосчитался одной карты, той самой, на которой были отмечены города-цели. Мало того, что потерял карту, мог и города перепутать. Беды не миновать! Скрывать от Сталина Голованов не стал и тут же позвонил Сталину: «Я у вас, тов. Сталин, оставил карту, пропасть она не могла». Сталин ответил, что у него нет никакой карты. «Нет, – настаивал Голованов, – я оставил ее у вас на столе».
Через несколько часов необходимость нанесения ударов по городам Венгрии, названным Сталиным, отпала. При следующей встрече Сталин молча вышел из соседней комнаты. На протянутой руке он двумя пальцами держал мою забытую карту. «Хорошо, что сообщили о пропаже», – сказал он, бросая ее на стол.
В очередной раз вызванный с фронта в Москву Голованов прибыл в столицу до рассвета и, решив, что в такой ранний час им никто не будет интересоваться, поехал навестить семью, тем более, что родилась дочь, которую он еще не видел. Однако перед этим заехал в штаб и сказал офицеру Евгению Усачеву, чтоб сразу вызвал, если спросят. А кто может спросить командующего АДД, безупречно исполнительный Усачев знал.
Дома время летело быстро, из штаба не звонили, но в половине одиннадцатого Голованов решил все-таки поехать в штаб. Каково же было его удивление, когда Усачев доложил, что его уже давно спрашивали.
– Как же Вы могли мне об этом не сообщить? – возмутился Голованов.
– Мне было запрещено.
– Кто же мог Вам запретить?
– Товарищ Сталин.
Оказывается, в десятом часу утра позвонил Верховный и спросил, прибыл ли Голованов и где он сейчас находится. Усачев доложил. Спросив фамилию офицера и занимаемую должность, Верховный сказал:
– Вот что, товарищ Усачев, Голованову Вы не звоните, и его не беспокойте, пока он сам не приедет или не позвонит, иначе Вы больше не будете работать у Голованова. Когда он появится, передайте, чтоб он мне позвонил. Все ясно?