Мой Демон
Шрифт:
Встретившись на катке с Сергеем и Наташей, они вскоре познакомились с компанией симпатичных молодых людей – Мариной, Олегом и Андреем, так что день закончился очередной – и весьма удачной! – вечеринкой.
Единственное, что по непонятной причине напрочь стерлось из памяти Никиты после его пробуждения, было маленьким, но весьма значительным эпизодом странного сна – момент, когда Демон Пушкина показал Никите зеркало…
Самые чудесные мгновения на свете мы не можем передать словами, поскольку тут же ощущаем их фальшь и банальность; самые блаженные минуты мы почти не сознаем, поскольку наше «я», поблуждав в ослепительных эмпиреях и вернувшись обратно на землю, непреднамеренно их забывает; самые восхитительные
Эпилог
Париж, парк Андре Ситроена, 2004 год
Вечерние тени медленно покрывали осенний парк Андре Ситроена, приютившийся на набережной Сены, отчего разноцветные, зелено-желто-красные листья деревьев и кустарников, отражавшихся в разнообразных прудиках, становились одинаково серого цвета. Вокруг скамьи, на которой сидели двое мужчин, слышался стук экипажей, катавших по набережной туристов, и смех иностранных студентов, вывалившихся из ближайшего кабака. Скорее всего, это были немцы, поскольку грубые вопли «О, ja, ja, das ist phantastisch» разносились по всей округе.
И каким же диссонансом с ними прозвучали прекраснейшие стихи величайшего русского поэта, которые медленно и с чувством продекламировал барон Геккерен:
Недаром темною стезей
Я проходил пустыню мира.
О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой!
Закончив цитату, он внимательно посмотрел на своего собеседника, которым был таинственный спонсор то ли состоявшегося на самом деле, то ли всего лишь приснившегося Никите спектакля. Посмотрел и подумал: «Теперь забавно вспоминать, как тогда он, используя меня в своих целях, изображал из себя поручика с травмированным лицом после дуэли. Лишь теперь я понимаю, как был бы удивлен, увидев его без шарфа. Наверное, я лишился бы дара речи, обнаружив, что сам Пушкин принес мне кольчугу и пистолеты для собственного убийства…»
– Эх, господин Пушкин, господин Пушкин. Жить не умел, зато как писал! – только и вздохнул барон, увидев в пенсне Демона отражение своего смертельно белого лица.
– Именно поэтому он и выбрал вашего любовника для совершения самоубийства, – иронично заметил Демон, снимая свою широкополую шляпу, чтобы поправить прическу. Своей не слишком уместной кокетливостью он чем-то напоминал ведьму, собравшуюся лететь на шабаш на Лысую гору.
– Вы в этом уверены? – вежливо осведомился Геккерен.
– О, вполне! Уйти вовремя – это качество истинно великого поэта. Вон Гете дожил до восьмидесяти лет – и ради чего? Чтобы к первой, замечательно написанной части «Фауста» присовокупить вторую – огромную, рыхлую и неудобочитаемую, с позволения сказать, ахинею. Нет-с, господин Пушкин поступил гораздо мудрее, а потому все его поэмы совершенны.
– Значит, вы все-таки считаете, что правильно поступили, забрав Пушкина таким молодым?
– Даже не сомневаюсь, – уверенно заявил представитель Темных Сил. – Больше всего на свете наш поэт опасался творческой импотенции, поэтому, когда она все-таки наступила, причем почти одновременно с физической, он принялся искать удачный повод, чтобы вовремя уйти из той жизни, в которой уже не мог совершить ничего достойного. Как вы сами помните, его журнал не пользовался никаким успехом, поэтому все чуланы в квартире на Мойке были забиты нераспроданными экземплярами. Знаете, похожий случай был и с господином Дюма. Как заявил мне один из его издателей: «Господин Дюма пишет, не зная усталости, однако французский читатель уже устал от господина Дюма»…
– К чему вы клоните? – перебил барон, утомленный столь долгой прелюдией к ожидаемому ответу.
– А к тому, что таковым поводом стали чрезмерно раздутые слухи об отношениях вашего сына с женой господина Пушкина. Последнему они явно показались возможностью красиво уйти из жизни, одурачив своих современников. Более того, своей смертью господин Пушкин, разумеется благодаря мне, осчастливил все свое окружение, и не только!
Барон приподнял брови, будто не понимая, о чем идет речь, и тогда лукавый Демон, явно пародируя его мимику, также приподнял брови, после чего напомнил:
– Николай Первый, дождавшись своего часа, не только погасил все долги Пушкина и взял под покровительство его детей, но и сделал Наталью Николаевну своей наложницей. Именно благодаря его высочайшему покровительству прекрасная вдова столь удачно вышла замуж за генерала Ланского. Оказавшись в чине генеральши, «чистейшей прелести чистейший образец» безбедно прожил двадцать шесть лет после смерти своего первого мужа.
Что касается вашего любовника, господин барон, то он не только сделал крупную политическую карьеру во Франции, но и пережил свою жертву на пятьдесят восемь лет. – Здесь Демон улыбнулся и надел шляпу. – А Екатерина Николаевна, будучи женой Дантеса, нарожала ему детишек и, даже перебравшись в Европу, отнюдь не чувствовала себя обездоленной. Да и вы сами, господин Геккерен, успешно продолжили вашу дипломатическую карьеру и пережили Пушкина на сорок семь лет. Подумать только – насколько же ваши совместные усилия были не напрасны! Выстрели господин Пушкин первым – и не было бы пятидесяти восьми лет в жизни господина Дантеса, да и вы, я думаю, умерли бы от тоски по убитому любовнику гораздо раньше!
– К чему вы мне все это говорите? – хмуро осведомился Геккерен.
– О, не переживайте, вовсе не к тому, чтобы вас оскорбить или унизить, – живо откликнулся Демон. – Самое главное во всей этой истории состоит в том, что, опять же благодаря моим немалым усилиям, никто из авторов анонимного пасквиля так и не был разоблачен.
– А почему же господин Пушкин подозревал в написании того пасквильного диплома именно меня? Причем единственным поводом для этих подозрений послужила заграничная бумага хорошего качества.
– О нет! Отнюдь не только это!
И вновь барон удивленно поднял брови, но на этот раз Демон обошелся без пародирования. Напротив, все дальнейшее он изложил самым серьезным тоном:
– Итак, слушайте меня внимательно. Наталья Николаевна поведала мужу, что из посторонних людей никто, кроме вас, не знал о ее злосчастном t^ete-a-t^ete с Жоржем в доме ее подруги Идалии Полетики. Пушкин, естественно, сделал следующий вывод: встреча состоялась второго ноября, а уже третьего Дантесом и Идалией был написан «диплом» под руководством умного и образованного человека, прекрасно осведомленного о дворцовых нравах прошлого царствования и о занятиях самого поэта историей. Ну и кто мог руководить ими, кроме вас?
– Подождите, подождите… – заторопился барон и, как когда-то, в январе 1837 года, стоя у окна голландского посольства на Невском проспекте, закрыл глаза.
Но если тогда он пытался расслабиться, чтобы хоть немного отвлечься от мрачных событий, то теперь хотел элементарно сосредоточиться, чтобы сделать правильные выводы. Неизвестно, насколько у него это получилось, но Геккерен вдруг резко открыл глаза, повернулся к Демону и заявил:
– Следовательно, если я и мой Жорж не писали того пасквиля, – а ведь мы его не только не писали, но и не были инициаторами создания «диплома рогоносца», и вам это прекрасно известно! – то он мог быть сочинен только Идалией, и только под руководством… – Не договорив фразы, барон обеими руками закрыл рот, словно боясь вымолвить страшную тайну.