Мой дом - Земля, или Человек с чемоданом
Шрифт:
— Нет, давай посидим здесь. Я люблю слушать волны и смотреть вдаль, за горизонт, когда ничто не останавливает взгляда.
— Я тоже люблю. Только, пожалуй, я люблю это делать один, — ответил он.
— Ну и что же? Я буду молчать, — уверила я его.
Мы сидели и смотрели на озеро. Я думала: вот, рядом со мной самый счастливый человек на свете. И меня это радовало и сердило одновременно. Сердило, что мне нечего возразить. А что радовало, не знаю.
Потом ветер принес красный, будто стесняющийся своего одиночества листок боярышника и кинул его в воду. Листок отважно
Я вздохнула и поглядела на Гелия, а он — на меня. Значит, он тоже все это время следил за листком. Мы рассмеялись.
— Ты не замерз? — спросила я, потому что мне было уже холодно.
— Ничуть, — улыбнулся Гелий, — хочешь, тебе плащ отдам?
Я отказалась, и он развеселился:
— Похоже, что тебе захотелось походить по холодной улице?
Потом мы вернулись домой, и мне было очень хорошо, когда я уселась у теплой плиты и пила ароматный чай. Я даже решила, что теперь всегда буду мерзнуть на улице, чтобы испытывать счастье так же часто, как и Гелий. Но он, услышав, как я пару раз чихнула, высказал совершенно противоположное мнение.
Когда я согрелась и отправилась поглядеть, чем он занимается, он сидел за столом и что-то писал. Оказывается, он взял работу на дом. Я все-таки не понимаю: как можно весь день работать! Как он успевает? И какое же в этом счастье?
Глава 3. Выбор
В школе было событие: на переменке Тоня Булкина вдруг отбросила ручку в сторону и всхлипнула.
— Ты чего? — спросила я.
— Предки… не хотят покупать мне новую шубку, а эта уже износилась! — пожаловалась Тоня. — Говорят, на следующий год. Ну как мне им объяснить?
Мне снова подумалось: Тонька страдает без новой шубки, а ведь могла бы радоваться сегодняшней пятерке! Даже было ее не жалко, как раньше. Чего хнычет? Но все-таки я не могла быть счастливой, когда рядом со мной плакала Тонька. После уроков я попыталась объяснить ей все, что узнала вчера. Но Булкина ничегошеньки не поняла: то ли это так сложно, то ли я неважно объясняю. Или ей тоже нравилось быть несчастной и ее тоже сердило, что ей нечего возразить?
Когда я вернулась домой, Гелий сидел во дворе за доминошным столиком и писал свою новую работу на дому. Я рассказала ему о Тоньке и заявила, что она мешает мне радоваться.
— Тогда помоги ей, — ответил Гелий, не отрываясь от своих бумаг.
— Но как? Денег на шубу у меня нет, а понять она ничего не смогла!
— Не захотела, — уточнил он. — Тогда ничего не поделаешь. Не обращай на нее внимания.
— Но Тонька — моя подруга!
— Вот они, беды от друзей… Оля, видишь, я работаю.
— Но я хочу помогать людям! Я хочу делать добро! — сказала я. — Научи меня, ты ведь наверняка умеешь!
— Хорошо, идем, научу, — он рассерженно собрал бумаги, бесцеремонно всунул их в мой ранец и зашагал со двора.
— Куда мы идем? — поинтересовалась я, торопясь за ним.
— Помогать людям, — Гелий обернулся. — Ты же сама просила.
— Ладно, — кивнула я, — ты мне вот что скажи. Я еще вчера хотела спросить. Как ты все успеваешь? Ты работаешь так много.
— Когда ты начинаешь что-то делать, — ответил Гелий, — у тебя обязательно появятся на это силы. Если ты начинаешь лежать в кровати, из тебя получается больной и слабый человек. Если начинаешь бегать по утрам, получается спортсмен. Сначала ты делаешь это через силу: трудно бегать и болят ноги, а лежать в кровати очень скучно и охота встать. Потом все вокруг подстраивается под твои ритмы.
— Где доказательства? — потребовала я.
— Практические, — ответил он. — Попробуй, увидишь.
— А откуда берутся дополнительные силы? — не унималась я.
— Все просто: космос посылает тебе столько энергии, сколько ты реально затрачиваешь, — рассеянно проговорил он.
Это было уже что-то новое! Космос и энергия.
— Ага, еще добавь: на моем родном Марсе… — сказала я.
— Все мы инопланетяне… — Гелий задумчиво глядел в небо. — Нет, надо было сначала тот абзац вперед поставить, а потом… — он спохватился, тряхнул головой и пробормотал:
— Да, извини… О чем то бишь мы? А, да, вот я спросить хотел: что ты делаешь, когда тебе плохо?
— Ну… плачу, — я немного удивилась.
— А я смеялся. Когда был маленький. Специально смеялся. Сначала мне было страшно противно, что я так делаю, и было очень трудно. Однажды я решил: все, не буду я больше изображать из себя весельчака. Заплакал. И мне это сразу надоело. Хотелось опять смеяться. А теперь мне почти никогда не бывает плохо. Сразу с собой справляюсь. Я привык радоваться… и все вокруг подстроилось под мои ритмы, — закончил он, остановившись.
Мы пришли к детскому дому.
— Сейчас ты будешь учиться помогать людям, — оповестил Гелий, подошел к загородке, у которой стояло четверо малышей, и вынул из кармана баночку мыльных пузырей.
— Привет! — подмигнул он. — Ловите! — и начал выдувать разноцветные пузатые шарики. Ребята обрадовались и стали наперегонки ловить их. Потом нас увидели другие малыши и тоже сбежались посмотреть. Гелий давал им всем по очереди попробовать выдуть пузырь. После того, как ребят стало много, Гелий убрал баночку обратно в карман, извлек оттуда какие-то штучки и стал показывать с ними фокусы. Особенно веселил малышей маленький резиновый мишка, который не хотел сидеть в руке, выскакивал из нее и перелетал через загородку прямо к ребятам.
Подошла воспитательница, поглядела, посмеялась и пригласила нас:
— Что ж вы снаружи стоите? Заходите.
Попав к ребятам, Гелий разошелся вовсю: развесил свой плащ на каком-то сооружении из труб и принялся играть в индейцев. Я стояла и смотрела.
— Откуда он? — спросила воспитательница, любуясь игрой.
— Приезжий, — ответила я. — Он раньше тоже жил в детдоме.
К нам подошла маленькая девочка и глядела на нас снизу вверх.
— Что ты, Юлечка? — спросила ее воспитательница. — Почему ты не идешь к ребятам?