Мой друг Жабыч
Шрифт:
Папа недавно, когда мы с ним снова смотрели в небо и разглядывали звезды, с грустью заметил, что быть отцом очень нелегко.
– У тебя, папа, это отлично получается, – я прижался к нему, как к большому дереву, которое хочется обнять. – Папа, я без тебя сирота! – меня пробило на слезы. – Мир без тебя мне неинтересен!
Жабыч историю с балконом не одобрил. Отчитал меня по полной. Я как мог защищался, доказывал, что приключения закаляют и воспитывают характер.
«Детский сад», – фыркнул он.
Терпеть
«Как мама отреагировала, что ты теперь Зяба?!»
Правильно, когда ситуация выходит из – под контроля, ее необходимо перевести в другое русло. Пересказывать, как мама возмущалась, мне не хотелось, чтобы потом Жабыч надо мной не подтрунивал. Нет уж, ни за что.
«Мужественно!»
«Оно еще не раз ей пригодится, – негромко и с прискорбием произнес Жабыч. Я даже рот раскрыл. – Она боится, что ты станешь таким же странным, как Матиас».
«Почему она считает, что Матиас плохой?»
«Она не считает его плохим».
«Тогда чего так за меня боится?»
«Она считает, что Матиас странный, а это страшнее, чем быть плохим».
«Почему?» – удивился я.
«Плохие люди предсказуемые, а странные…» – Жабыч замолчал, но и без слов было понятно, что он хотел сказать.
«Значит, ты также считаешь меня странным?» – уточнил я, чувствуя, как радостно забилось сердце, и услышал смех Жабыча: негромкий, но очень искренний, будто ему пятки щекотали.
«Странности притягиваются, – и после небольшого молчания, добавил: – Только странные мальчики могут со мной разговаривать».
Я оторопел, не поверил тому, что произнес Жабыч.
«Ты же настоящий?!» – голос от волнения дрожал.
Жабыч довольно заурчал. Добрый знак.
«Если ты меня слышишь и веришь в меня – значит, я есть!»
Как же отлегло на душе и счастливо затрепетало сердце. Конечно, я слышу и верю.
«Жабыч, я правильно понял – люди ведь не любят, когда их считают странными?!»
Наступило долгое молчание. Наверное, я задал чересчур сложный вопрос.
«Странные люди, они самые искренние и добрые. – Жабыч поколебался, потом произнес тоном, который ему представлялся деликатным: – Потом, у странной бабушки не может быть не странный внук», – убедительно заключил он.
«Ты считаешь бабушку странной?!»
«Еще какой! – в голосе Жабыча звучал восторг. – Только она могла заявить твоей маме: «НЕТ НИЧЕГО НЕПРАВИЛЬНОГО!» Настоящая неправильная бабушка!»
Я бабушке рассказал, почему люблю приходить к Матиасу домой.
– Его квартира пахнет котиками.
Она с тревогой посмотрела на меня, даже очки протерла платочком, но надевать не стала.
– Наша чем пахнет? – осторожно спросила бабушка.
– Нашей семьей, – простодушно ответил я.
Бабушка облегченно выдохнула.
– Это плохо? – поинтересовалась она.
– Нет, – успокоил бабушку. – Думаю, у каждой семьи свой запах, плохо, когда его совсем нет.
– Ты становишься философом, – и бабушка меня обняла.
Я понял, быть философом – это хорошо. Например, меня удивляет, что взрослые наивно считают, что мы их не понимаем. Это не так. Это взрослые нас не понимают или не хотят понимать. Дети понимают всё!
6
Матиас утверждает, что у каждого есть секреты: у взрослых их много, у нас мало, мы же дети.
Я сначала не согласился, с сомнением посмотрел на друга, потому что не понимал, что такое секрет.
– С – е – к-р – е – т, – по буквам произнес Матиас, будто пояснял инопланетянину, всплеснув при этом эмоционально руками. Он всегда так делает, когда что – то доказывает, – это то, что ты не хочешь, чтобы все знали. В первую очередь родители.
По строгому выражению лица Матиаса я понял – это самое главное.
Матиас скрестил руки на груди. Он это делает не специально, привычка такая. Еще он любит хмуриться, словно решает сложную задачку со спичками. Матиас обожает задачки со спичками и мучает меня ими, а до меня не доходит, какую спичку и куда переложить, чтобы, например, получилась цифра «восемь». Матиас щелкает их как орешки, он смекалистый. С ним и в шахматы никто не хочет играть, потому что он у всех выигрывает. У Матиаса в голове, наверное, компьютер, который все за него просчитывает наперед.
Меня Матиас, наверное, считает тугодумом, хотя ни разу даже намеком не показал этого.
Конечно, мне было интересно знать, какие секреты у Матиаса есть, просто до этого я не знал, что они существуют. Дома мама иногда говорила мне выйти из комнаты, потому что у нее состоится серьезный разговор с папой, и он не для детских ушей. Я покорно удалялся к себе. Теперь я понимал: мама с папой секретничали.
Матиас не выдержал моей молчаливости.
– Хочешь увидеть мой шрам? – чуть ли не шепотом спросил. – Мне удаляли аппендицит. – Друг чуть приспустил шорты, мы были в раздевалке в детском саду, и я увидел продолговатый красноватый рубец.
Он произвел на меня сильное впечатление.
– Больно было?
– Не помню, – с улыбкой ответил Матиас. – Я же был под наркозом, но потом болело и очень чесалось, – он поморщился, и я понял: правда, было больно. – Я никому не показывал свой шрам. О нем знает только мама, – доверился Матиас.
Жабыч учит, что чужим верить сразу нельзя. Так было, когда Арнис со слезами сказал, что потерял варежки и ему дома за это влетит. Я ему отдал свои новенькие. Потом узнал, что он солгал. Он специально меня обманул. Ему приглянулись мои варежки, старые он выбросил в мусорный ящик. Дома я сразу сказал, что рукавицы отдал Арнису, потому что он потерял свои. Бабушка только всплеснула руками. «Да ты так рубашку последнюю отдашь». Никто дома меня не ругал. Мама только сказала, что «нельзя быть таким добрым, люди этим будут пользоваться».