Мой генерал
Шрифт:
— Это ерунда.
— Откуда вы знаете?
— Кому он нужен?!
— А почему он не может быть кому-то нужен?
— Это ерунда, — внушительно повторила Юля. — Чушь. По-моему, утопить человека очень трудно. Гораздо легче застрелить.
— Если есть из чего стрелять, то легче, — согласилась Марина.
— Можно еще зарезать, — продолжала Юля как ни в чем не бывало. — Можно с балкона сбросить. Но топить?! Зачем?!
— Вадим считал, что зачем-то его утопили. Он сказал, что знает точно.
— Господи, ну что он мог знать! — горячо воскликнула
— Откуда вы знаете?
Юля осеклась и даже несколько секунд молчала, как будто быстро соображая, что бы такое ответить. Марина смотрела все так же внимательно.
— Ничего такого я не знаю, — выдала наконец плохо приготовившаяся Юля. — Я так думаю.
— Вы думаете, что они не были знакомы?
— Смотрите, вон Павел. — Юля показала в глубину романтической еловой аллейки, уходившей вправо. В аллейке была густая тень, и оттуда как будто тянуло запахом мха и грибов, хотя лето выдалось сухое и теплое. Ветхая беседочка виднелась за густыми и тяжелыми лапами — полусгнившая белая решетка, облезлая дранка на крыше, свисающая клоками, иссеченный дождями серый от времени деревянный шарик на макушке — украшение.
Павлик Лазарев заглянул в беседку, потом посмотрел по сторонам и зачем-то полез внутрь.
— Что ему там нужно? — шепотом спросила Марина у своей спутницы. — Зачем он туда полез? Она того и гляди обвалится, эта беседка!
— Не знаю, — тоже почему-то шепотом отвечала Юля. — Давайте?
— Что?
— Посмотрим.
— Как мы посмотрим? — не поняла Марина.
— Ну… подкрадемся и посмотрим, что он там делает.
Они обе смотрели друг на друга и соображали.
— Ну давайте, — решила Марина. — Подкрадемся. Только ползти на животе я не смогу. У меня нога.
— Не надо ползти! Мы просто пройдем несколько раз мимо, как будто мы прогуливаемся.
По этой аллее никто не прогуливался — слишком сумеречно в ней было, темно, даже в разгар дня. Зато иголки так густо устилали старый асфальт, что шагов совсем не было слышно.
— Сначала просто пройдем мимо, — на ухо Марине просвистела Юля, — потом повернем и еще раз пройдем.
— А если он нас заметит?
На это Юля ничего не ответила.
«Вряд ли он немедленно убьет нас обеих, — решила Марина. — Все-таки день, и пристань не так далеко, а там всегда народ. Кроме того, нас двое. Юля быстро бегает. Она быстро побежит и позовет на помощь Федора Тучкова».
Нет, Федора не позовет, потому что Марина исключила его из своей жизни. Мама права. Такие, как Федор Тучков, вращаются по какой-то другой орбите, лежащей в какой-то другой плоскости, и пересечение их орбит не сулит ничего хорошего и вообще возможно только в случае мировой катастрофы.
Хоть бы один раз с Мариной произошло что-нибудь, отдаленно напоминающее мировую катастрофу!
В беседке разговаривали. Пока слышен был только один голос — мужской, — и то непонятно чей. Юля взяла Марину под локоть сильными, какими-то острыми пальцами и заставила замедлить шаг. Иголки еле слышно
Марина оглянулась. В аллее они оказались совсем одни. Елочные своды смыкались над головой так плотно, что не было видно неба. Дорожка, с которой они свернули, чтобы «подкрасться» к беседке, казалась очень далекой и очень светлой.
Марине очень захотелось вернуться. Она вернулась бы, если бы не Юля, которая твердо держала ее под локоть. Не Юля и не любопытство, и неизвестно еще, что было сильнее!
Голос звучал все отчетливее, но слов по-прежнему не разобрать. Казалось, что Павлик говорит один, произносит какую-то длинную речь. Лекцию, что ли, читает?!
Со стороны аллеи, по которой под ручку шли заговорщицы, беседку закрывала хилая, но раскидистая елка, и разглядеть, что происходит за тонкими ветками и трухлявой белой решеткой, было невозможно.
— Ну что? — одними губами спросила Марина.
— Дойдем до конца и пройдем еще раз, — беззвучно ответила Юля.
— Ничего не видно!
— Если не увидим, попробуем с другой стороны!
Марина посмотрела в «другую сторону». Со всех «других» сторон беседка оказалась окружена плотными зарослями папоротника и крапивы. Крапива была сочная и самодовольная, как будто приготовившаяся жалить. Темно-зеленые скрюченные макушки доставали примерно до пояса.
Марина ни за что не полезла бы в нее, но любопытство, любопытство!
В беседке все смолкло, и они приостановились, вцепившись друг в друга и стараясь не дышать. От того, что старались, сопение выходило особенно громким, даже каким-то смачным. Юля пнула Марину в бок локтем. Марина вдохнула и больше не выдыхала.
В беседке опять забубнили, и они пошли. Марина тихонько выдохнула. Теперь невыносимо хотелось курить — наверное, от напряжения.
— Давай свернем.
— Куда?
— Туда. — Юля подбородком показала в крапиву. — С дорожки мы ничего не увидим.
Глаза у нее горели сыщицким азартом. Марина жалела, что ввязалась в эту авантюру.
Ее мама и бабушка были твердо убеждены, что Марине не должно и не может быть никакого дела до окружающих. Интересоваться чужими проблемами — недостойно и обременительно. Занимайся лучше своими.
Марина, не глядя на Юлю, решительно полезла в крапиву, которая не менее решительно ужалила Маринин голый локоть. Потом бок. Потом шею. Потом подмышку. Потом щеку. Щека немедленно и ужасно зачесалась. Марина почесала ее, потом подмышку, потом шею, потом бок.
Юля сзади тихонько ахнула, и Марина злорадно подумала, что и ей не сладко.
Верхушки крапивы качались из стороны в сторону, как пальмы в фильме Стивена Спилберга, когда через них ломился тираннозавр.
— Тихо! — Ветхая решетка была уже совсем близко. Юля сзади замерла, кажется, не успев опустить на землю ногу.
В беседке наступила тишина, а потом Павлик снова забубнил.
Марине показалось, что она слышит слова «убью» и «сука».
Господи боже мой, лучше бы «мышьяк» — хорошее, глубоко преступное слово!