Мой голландский миллиардер - 1
Шрифт:
— Хочешь сказать, Шейн всё ещё не знает, что для её малышки — сестры ты стал словно па..? — Аннеке одарила её предупреждающим взглядом, — …тронатом, — закончила она. Флёр чуть было не сказала «парнем», но т.к. сегодня был день рождения Виллема, она решила быть разумной, и не подливать масло в огонь.
Виллем странно взглянул на сестёр.
— Почему вы пытаетесь раздуть проблему там, где её нет? У Шейн просто идёт некое соревнование с сестрой, но ненависти нет.
Он вспомнил тот единственный раз, когда он пытался примирить Серенити с её старшей сестрой,
— Вы обе тоже соперничали, пока росли, — напомнил им Виллем. — И я не хочу быть их яблоком раздора.
Аннеке и Флёр переглянулись, им обеим было любопытно, как кто-то настолько умный, как Виллем, мог быть полнейшим глупцом в том, что касалось женщин? Они обе и правда конкурировали между собой, пока были меньше, но Серенити и Шейн — это совсем другое дело. Шейн завидовала Серенити, и с каждым новым годом, её зависть только росла, было очевидно, что её младшей сестре суждено затмить её во всех смыслах.
Флёр начала говорить, но тут зазвонил телефон Виллема, и как только она увидела, как смягчается лицо её старшего брата, тут же замолчала. Звонила Серенити, и, зная, сколько времени длятся их телефонные разговоры, Флёр понимала, что Виллем не скоро освободится.
— Серенити передаёт вам привет, — сказал Виллем.
— Привет, — опять Аннеке и Флёр ответили в унисон.
Виллем сузил глаза. Он не понимал, как такое возможно, что они настолько милы с Серенити, и просто на дух не переносят Шейн.
Не желая, чтобы брат услышал, что она будет говорить, Флёр быстро достала свой телефон, и написала сестре.
Флёр: Он настолько слеп.
Аннеке: Знаю. Он безнадёжен. Но также, я прекрасно знаю, как и ты — НАМ НЕ СТОИТ ВМЕШИВАТЬСЯ.
Флёр: Ты слишком хорошо меня знаешь.
Аннеке: Вот именно, но также, я считаю, что всё ещё слишком рано.
Флёр: Потому что, она слишком юна?
Флёр сделала паузу, напечатав текст. Пятнадцать и двадцать девять, размышляла она. Могло бы быть и хуже. Это могла быть разница в двадцать, а то, и тридцать лет. А может, и нет. Что такое возраст для двух влюблённых, даже, если они ещё и сами этого не осознают?
Её телефон издал сигнал, и она взглянула на него, чтобы прочитать ответ сестры.
Аннеке: Я не про С. Я о Виллеме. Не думаю, что он уже готов полюбить.
Флёр: Господи, он так слеп, это не смешно. Я просто боюсь, что если мы оставим всё как есть, старшая сестра приведёт его к алтарю первая.
Аннеке: Поверь мне. Этому не бывать. Ты только посмотри сейчас на него.
Флёр взглянула на брата, который сидел как раз напротив неё и Аннеке. Он что-то бормотал низким, приятным голосом, лицо было серьёзным и не улыбчивым.
Но, Боже
Если бы она только могла показать Шейн, то, как он смотрит, когда говорит по телефону с Серенити.
Аннеке права, подумала Флёр. Тут не о чем беспокоиться. Любой, кто бы сейчас не взглянул на Виллема, с уверенностью мог сказать, что сердце миллиардера уже отдано своему владельцу.
6.
— Должно быть, у тебя что-то невероятно срочное, — протянул Виллем, — раз ты требуешь разговора со мной, зная, что я нахожусь на важном совещании.
Услышав такие слова генерального директора, все присутствующие заёрзали на местах, и задались вопросом, кто может быть таким отважным, а возможно, и глупым, чтобы так поступать. Виллем де Конаи, был знатен своими исключительными манерами, но каждый, кто имел возможность с ним работать, знал, что это всё только маска, которой он прикрывает свои высокие требование ко всем и каждому.
На другом конце разговора, невинным голосом заговорила, так называемая, отважная и глупая девушка:
— Ты на совещании?
— Нет, не на совещании, — соврал он не задумываясь, и игнорируя взгляды руководителей отделов, которые сидели сейчас перед ним в конференц-зале.
Конечно же, он знал, что они сейчас думают. Виллем де Конаи, заядлый Голландский трудоголик, прерывает важное совещание, ради личного разговора. "The Financial Times" сошли бы с ума от такой новости.
— Я рада, — вздохнула Серенити, — мне сейчас очень нужно с кем-то поговорить.
Явное волнение в голосе Серенити заставило его нахмуриться.
— Что случилось? — Спросил он, вставая с места, и жестом показывая присутствующим продолжать, а сам направился к двери.
Покинув конференц-зал, он направился в свой кабинет, и как только, захлопнул дверь, приказал:
— Говори.
Серенити закатила глаза на такой повелительный тон.
— Ты, правда, думаешь, что при одном твоём слове, все должны вставать на задние лапки, словно собачки в цирке?
— Говори, — у Виллема не было времени на шутки. Чем больше он с ней говорил, тем больше понимал, что происходит что-то серьёзное.
Серенити опять тяжело вздохнула.
— Ничего, просто я... — шелест, и когда она опять заговорила, казалось, что она закрывает рукой трубку, чтобы её никто не услышал, — я должна идти, это...