Шрифт:
Глава 1
– Оксфорд.
– Ни в коем случае.
– Интересно почему?
– Ты еще не готова к такому испытанию.
– Испытанию? Мама, мне пора жить по-настоящему! Я хочу учиться, хочу развиваться, хочу увидеть мир, в конце концов! Ты не можешь держать меня в этих четырех стенах вечно!
– Между прочим, я поступила в университет только в двести шестьдесят пять лет.
– Это были темные времена патриархата. Не сравнивай те эпохи с современной!
– Миша, мы уже много раз разговаривали об этом, и я все равно остаюсь при своем мнении: ты не поедешь в Оксфорд.
– Ну, хорошо, а куда ты предлагаешь меня отправить?
– Если ты горишь
– В Прагу? Поближе к Маришке?
– Да. Я буду спокойна, если она будет присматривать за тобой.
Я закатила глаза, полная неловкой насмешки над словами мамы, а еще от разочарования и негодования на ее недоверие ко мне и моим личным качествам.
«Я буду спокойна, если она будет присматривать за тобой» – эти слова были так смешны и нелепы! И так обидны…
– Мама! – Я просто не могла найти слов, чтобы поколебать настойчивость матери.
Она сидела передо мной: красивая, молодая, с крепко сжатыми тонкими губами.
– Если честно, милая, я не понимаю, откуда у тебя взялась эта навязчивая идея поступить именно в Оксфорд и никуда более, – прищурившись, сказала мама.
Я вновь закатила глаза: с тех пор, как я добровольно взяла на себя роль избалованной девчонки, это действие словно прилипло ко мне, и я уже с трудом сдерживала себя, когда оставалась одна и отсутствовала необходимость играть дальше.
Ну, как объяснить маме свой выбор?
С тех пор, как брат Маркуса – моего зятя, посоветовал мне «Оксфорд, для начала», я не могла отделаться от охватившего меня желания учиться именно там.
Почему слова Седрика Моргана так повлияли на меня? Я сама не знала ответ на этот вопрос, но мне казалось, что его слова имели магическое воздействие на мое мировоззрение, ведь их сказал он – странный, нелюдимый, страдающий от любви мужчина. Именно страдающий – он сам сказал это, и с тех пор я видела любовь только в черном свете и полной страданий. Его речи напугали меня: я не хотела страдать так же сильно, как он. Страдать вообще. Я считала себя слишком чувствительной, чтобы стойко противостоять страданиям, которые являются неотъемлемой частью любви. Но я не хотела… Я всей душой не хотела этого!
Этот Седрик поразил меня до глубины души: серьезный, угрюмый, молчаливый. И в то же время, его личность восхитила меня тем, что он живет той жизнью, которой хочет жить – он, а не его близкие или родители. И его любовь к какой-то девушке… Такой контраст ошеломлял меня: его серьезная строгая натура оказалась зависимой от любви.
Я вернулась в Прагу всего неделю назад, но уже все уши прожужжала маме насчет Оксфорда. Она тоже не осталась на охоте-развлечении после свадьбы Маришки и вернулась со мной в Варшаву.
«Оксфорд. Только Оксфорд! Седрик не может ошибаться!» – упрямо думала я.
– Ты считаешь, что у меня не может быть собственного мнения? – недовольно спросила я, желая обмануть маму.
– Конечно, может, но не в твои годы, – спокойно возразила она.
– Ну, это уже слишком! – Меня захлестнуло сильное раздражение.
«Нет, ну это смешно! Мне, что, до конца жизни слушать родителей?» – раздраженно подумала я.
– Не горячись. Подумай о Праге, может, тебе там понравится.
– Нет, не понравится! Я хочу учиться в Оксфорде! И точка! – Я резко поднялась со стула и вышла из столовой, в которой мы подкреплялись бокалами с кровью. Меня охватило бешенство.
Мое мнение не считается! Как же! Меня ущемляют даже в таких элементарных вещах!
Войдя в свою комнату и назло маме, не выносившей музыку, которую
Открыв ноутбук, я с болью в сердце в сотый раз просмотрела сайт Оксфордского университета, с горькой обидой на весь мир: поступить туда, в это далекое, но такое желанное учебное заведение стало моей мечтой. Мечтой всей моей жизни.
Я в сотый раз зашла на сайт факультета философии и горько вздохнула, сдерживая слезы.
– Миша, пожалуйста, выключи музыку! – Вдруг услышала я голос мамы за дверью моей комнаты.
– Ты считаешь меня ребенком? Вот я и веду себя так, в угоду тебе! – с обидой крикнула я ей.
– Миша!
– Нет!
Мама тяжело вздохнула, но отошла прочь от моей комнаты.
Я вновь уставилась в монитор ноутбука.
«Что за жизнь? Я молода, красива, у меня есть личный счет в банке, на который еще до моего рождения родители положили огромные суммы евро, но я не могу трогать ничего из того, что имею! Мне восемнадцать лет, через пять месяцев будет девятнадцать, а я до сих пор живу с родителями, у меня нет друзей, кроме ноутбука и музыкального центра, я почти никогда не была в обществе, среди людей и вампиров. Даже в одной из престижных английских школ я училась онлайн и ни разу не была там физически! Я могу только сидеть в нашем огромном доме в стиле модерн, гулять в саду, искусственно созданном специально для меня, кататься на велосипеде… И все. Нет, я могу поступить в Прагу, но жить в замке моей сестры, чтобы она следила за мной. Как это унизительно! Мы живем в двадцать первом веке, а родители до сих не могут понять правил современной жизни, где барышни моего возраста учатся в колледжах и университетах, устраивают личную жизнь и находят друзей. Мои родители не понимают, что я не подобна им самим: между нами стоят более пяти веков, и им никогда не понять меня, дочь современного мира. То, что они считают правом заслуженным, возрастным, я считаю правом естественным. Конечно, им легко говорить, что я не понимаю их, а они меня – из-за моей избалованности, причем, несмотря на это заблуждение, моя семья лелеет меня, почти обожествляет. Меня держат как соловья в золотой клетке: мне доставляют кровь, гаджеты, всеобщую любовь, и у меня есть все, кроме одного: свободы выбора. К счастью, хоть одежду мне позволяют покупать самой. Хотя, нет – даже одежду я покупаю через интернет, потому что меня не выпускают в магазины. И как это моя дражайшая семья отпустила меня в Чехию и в поездку по ней с Седриком? Удивительно! Наверное, их головы были забиты свадьбой Маришки. – Моя голова была забита мыслями. – Но, может, Седрик прав? Он сказал, что, если я хочу заслужить доверие, мне нужно прекратить вести себя как ребенок… Да, он прав! Ведь это логично! Проблема в том, что мне будет трудно избавиться от моей роли, трудно стать собой, но я должна сделать это!»
Я выключила музыку и решила еще раз поговорить с мамой, но в этот раз по-взрослому: она и я настоящая. Настоящая Миша, а не Миша-истеричка.
Мама сидела в своем рабочем кабинете и перебирала какие-то бумаги, но, едва я вошла в кабинет, она оторвала взгляд от бумаг и с улыбкой посмотрела на меня.
– Я хочу поговорить, – спокойным тоном сказала я, проходя к ее столу и садясь на стул рядом с ним.
Мама еще раз ласково улыбнулась и отложила бумаги.
– Конечно, милая. О чем?