Мой любимый сфинкс
Шрифт:
– Да-да, я сейчас! – Злате уже не нужны были никакие васильки, но сказать ему об этом она не могла, а потому поспешно перебежала пустынную дорогу и опасливо углубилась в острые колосья, достающие ей до середины бедер.
Васильков здесь действительно было видимо-невидимо. Довольно быстро Злата нарвала большой букет, украсив его колющимися прохладными, несмотря на жару, колосками. Немного подумав, она стянула с хвоста на голове резинку и перетянула стебли, чтобы букет не распался. Пыхтя от приложенных усилий, ну и от жары немного, она вернулась к машине.
– Спасибо, – искренне сказала она Аржанову, который смотрел на нее с каким-то непонятным выражением. Сердился, что ли?
«Конечно, как тут не рассердиться, – покаянно подумала Злата, залезая на высокую подножку джипа. – Столько времени на меня убил!»
Хлопнула водительская дверь, и машина покатила прочь. Аржанов молчал, погруженный в свои думы, и Злата притаилась на заднем сиденье, чтобы не раздражать его еще больше. В полном молчании они проехали удивительную Ясеневку, мелькали поля за окном, затем потянулся лес, дорога свернула к базе мимо знакомого, сделанного в виде огромного деревянного медведя указателя.
Зашуршал гравий, открылись кованые автоматические ворота, показалось здание главного корпуса. Спрятав нос в букет васильков, Злата почувствовала легкий укол разочарования. Снова хлопнула водительская дверь, открылась дверца рядом с ней. Аржанов подал руку, выпуская ее из машины, кивнул и, коротко бросив «встретимся за обедом», не оборачиваясь, зашагал прочь. По-бабьи вздохнув, Злата побрела в сторону дома.
«Надо вазу попросить у кого-нибудь, – подумала она. – Или бутылку из-под воды. Жалко, если букет завянет. Обед через час, значит, на кухне точно уже кто-нибудь есть. Вот и зайду, попрошу».
Дверь в столовую оказалась открытой, но там никого не было. Тихонько постучав в дверь, через которую утром входила официантка Ирина, Злата приотворила створку.
– Что же мне теперь делать? – Ирина стояла у окна, спиной к двери и разговаривала по телефону. В ее голосе слышалась неподдельная мука: – Саша, послушай. Ты не можешь меня сейчас бросить. И не говори, что я должна была сама думать. Это общее дело, в конце концов. Саша… Александр Федорович… Если я и виновата, то только в том, что влюбилась как дура.
Она резко обернулась на звук скрипнувшей двери и захлопнула крышку телефона. Глаза ее были полны слез.
– Что вам надо? – резко спросила Ирина, но тут же поправилась: – Простите, пожалуйста, что я вам нагрубила. Вы что-то хотели?
– Это вы простите, – ответила смутившаяся Злата, – мне бы бутылку какую-нибудь, вот, букет поставить.
– Зачем же бутылку, я вам сейчас вазу дам, – устало сказала Ирина. Лицо ее вдруг сморщилось, и, тяжело задышав, как собака на солнцепеке, она бросилась к раковине и склонилась над ней, сотрясаемая приступом рвоты.
«Да она же беременная, – вдруг поняла Злата. – Вот вам и образец нравственности и морали – Александр Федорович Аржанов, отец четверых детей!»
Букет васильков в руках вдруг стал непомерно тяжелым. Бившее в окно солнце нестерпимо резало глаза, и Злата почувствовала, что ее тоже почему-то тошнит.
– Простите меня, ради бога. – Отдышавшаяся и умывшаяся Ирина протягивала ей большую вазу из тонкого обычного стекла, как нельзя лучше подходящую именно для полевых цветов. – Извините за все. Если можно, не говорите никому, а то Александр Федорович меня уволит. А мне сейчас никак нельзя без работы остаться.
– Я не скажу, – пообещала Злата. – Но, по-моему, это мерзость – так запугивать сотрудников возможным увольнением. И ваш Александр Федорович – мерзавец.
– Что вы, Александр Федорович – очень хороший руководитель. Справедливый. Да и вообще он человек хороший. – Лицо Ирины порозовело, с него сошла ставшая Злате привычной мертвенная бледность. – Вы его еще просто мало знаете.
– Для меня вполне достаточно, – резко ответила Злата и, повернувшись на каблуках, резко вышла из кухни. Ирина печально смотрела ей вслед.
Древняя мудрость гласит: «Бойся своих желаний – они могут исполниться».
Я бы добавила, что уж если чего-нибудь желаешь, то формулируй свое желание четко, до малейших деталей, иначе можешь получить результат, который действительно испугает. «Я не этого хотела», – запищишь ты, но будет уже поздно.
«Я хочу, чтобы в меня кто-нибудь так сильно влюбился, чтобы просто с ума сходил, – мечтала одна моя подруга, пережившая несколько романов, в которых безумная любовь с головой накрывала именно ее, оставляя ее избранников совершенно равнодушными. – Мне все равно, кто это будет. Я просто хочу, чтобы меня обожали и целовали следы моих ног на песке».
Теперь она не знает, куда деваться от совершенно ненужных ухаживаний человека, который намного старше нее. Он готов целовать песок, он его, наверное, даже съест, если она попросит, вот только она не просит. Ей немного скучно, немного стыдно, и вся эта любовь похожа на жвачку, которая давно утратила вкус. И смысла дальше жевать нет никакого, и выплюнуть некуда. А главное – не пожалуешься на судьбу, потому что «ты этого хотел, Жорж Данден».
Еще одна знакомая всю жизнь очень много работала. Бизнес-круговерть, обеспечивающая безбедное существование семье – мужу и двоим детям, – изматывала так, что временами она мечтательно закатывала глаза и вздыхала: «полежать бы».
Бог услышал ее часто повторяющееся желание. Три года она была прикована к постели неизлечимой болезнью, постепенно лишающей ее возможности сначала двигаться, потом шевелиться. А потом и дышать.
Знаю женщину, которая мечтала о собственном домике у моря. В мечтах ей, возможно, рисовалась уютная вилла где-нибудь на Лазурном берегу, прилагаемая к мужу-миллиардеру. Но вслух она говорила только «про домик у моря», и теперь живет в требующей ремонта хибаре в Краснодарском крае вместе с шибко пьющим мужем и свекровью, которая ест ее поедом.