Мой любимый враг. История самурая и синоби
Шрифт:
Посвящается любимой и любящей семье.
Золотая маска
Не заменит никогда
Лица живого
Kesshite kin na
Men wa kao no seitai
Kaemasen des
(Ксения Мира)
Вместо
Притча Ame no tani («Долина дождей»)
Леденящий! Капля за каплей,
год за годом, век за веком.
Век за веком в Долине дождей…
Долина дождей
У края утеса он замер. В тоске
И продрогший, чертил на доске
Чьё-то имя. Секунды истлели в песке.
Последней упала песчинка, и с нею
Уснуло само бесконечное время,
И лишь оглянулся – исчезло и имя,
Исчезла долина и он – вместе с ними.
Он каплею стал в необъятное море
Долины дождей – жизни нашей и горя.
Озеро в Долине дождей
Каплей в море он стал, без сомненья,
Час и моря настал: изменилось оно беспредельно,
Лишь Долина дождей сохранилась,
Среди горных утесов укрылась,
Только в недрах своих всё равно
Озеро скрыла одно.
Наводнили долину туманы,
Что из моря восстали, и самый
Леденящий, искрящийся дождь
Промочил всю долину насквозь,
И в Долине дождей, как дотоле,
Разлилось и покоится Море.
I
Старик Сумару понимал, что немощь отныне его спутник, и на сто втором году жизни он в последний раз смотрел из своего дома на кур, бездумно клюющих зерно.
Что он оставит после себя? Всё ли он успел сказать? Сэнсэй нахмурил брови: грусть – не мужская забота.
Он уходил с гордостью в сердце: двое его учеников, десятилетних мальчиков, за три года переняли достаточно знаний, чтобы перейти к профессиональному учителю. Дети Осира Тэнгой и Осага Таки были не разлей вода друзья, но каждый из них ревностно относился к победам другого, хотя и сопереживал неудачам.
Сумару-сэнсэй с тревогой наблюдал, как растут эти двое. Они дополняли друг друга, как единое целое. И в то же время между ними не было того, что так любил Сумару. Не было гармонии. Это два начала, разрушительное и созидательное, оба они равны по своей силе, но мирно существовать вместе им нет никакой возможности.
Уходить из деревни лучше всего было осенью. Сэнсэй зажмурился, представляя всю остроту картины: он, уважаемый гуру, в полном молчании и одиночестве (провожать нельзя) отправится далеко в лес под красный дождь кленового листопада, найдёт себе уединенное местечко у студёного озера и доживёт свой век жизнью отшельника, вслушиваясь в шумы мира и пытаясь достичь просветления 1 .
Но была весна, и тень грусти
1
К концу жизни самурай мог принять решение стать отшельником.
Самое время, они и не заметят его исчезновения. Сумару надел плетёную шляпу и, накинув плащ, двинулся в сторону гор, видневшихся вдали. Шёл не спеша (а куда спешить-то?), и деревня уменьшалась на глазах. Вскоре она и вовсе скрылась за очередным перевалом, и сэнсэй вступил на лесную тропинку.
Осира и Осага ещё долго не замечали исчезновения их учителя, а когда обнаружили его отсутствие, то начали искать Сумару. Домик выглядел осиротелым. Кто-то должен был рассказать им о произошедшем, но всё дети поймут и сами.
II
Прошло десять лет. Юноши были призваны на службу в императорские войска. День принесения присяги для обоих оказался настоящим торжеством. Помимо всего прочего, выдали и роскошное обмундирование, но доспехи и меч, настоящие предметы искусства, должны были быть изготовлены на заказ.
Больше всего радовался Осира Тэнгой: ему не терпелось доказать свою преданность императору, и он целый день выхаживал с катаной, чеканя каждый шаг.
Осага Таки вёл себя иначе: убрав подальше доспехи, он отправился в родное селение, где и пробыл до утра.
Следующий день друзья провели в пути по направлению к северной деревушке, где местные крестьяне отказывались работать, бросали посевы риса и уходили в леса. Это было неспокойное место. Перед въездом путники увидели воткнутые для устрашения врага колья с насаженными на них искривленными от смертельной муки головами. Оставшиеся в деревне жители не проявляли ни малейшего намёка на радушие и интерес: они смотрели исподлобья, женщины спешили по домам и захлопывали двери.
Лагерь разбили метрах в пятистах от поселения, дабы не накалять обстановки, и расставили часовых.
Тэнгой был разочарован. Его романтическое представление о службе улетучилось, но долг был превыше всего, и он смирился.
Зато протестовал Осага. Он топал ногами и размахивал руками, говоря при этом, как можно было допустить к оружию такого монстра, вампира с «треснутой головой».
Таки говорил так о командире. Мидзуко Хатояма был сущим демоном во плоти. «Треснутой» его голову Осага назвал из-за белого, рассекавшего лицо надвое, глубокого шрама, порядочно повредившего нос начальника. В сражениях Хатояма вихрем налетал на врагов, проявляя при расправе немалую жестокость по отношению не только к виновному, но и к его близким. «Кровь, – говорил он, – одна, и будь она испорчена, то её осталось вылить, как плохое саке».
Конец ознакомительного фрагмента.