Мой муж - маньяк?
Шрифт:
— Прекрасный вопрос. Нет, я не рассержен. Мне уже все равно. Если ты хотела окончательно втоптать меня в грязь — что ж, тебе это удалось…
— Не надо так, — попросила его Катя. — Дай мне что-нибудь выпить, пожалуйста…
— Выпей джина. Своего джина. — Он подчеркнул слово «своего».
Катя послушно налила себе джина и пригубила его. Она теперь совершенно не знала, как вести себя с мужем. В нем появилось что-то новое — видимо, результат ареста, смутно подумалось ей. Говорил он спокойно, и в его голосе уже не слышалось ни злобы,
— Ты за мной следила, я это понял. Только вот не понимаю — кто тебя надоумил?
Катя промолчала, и он сам себе ответил, глядя в потолок:
— Да что тут спрашивать — известно, кто надоумил. Ему это было выгодно — чтобы ты узнала сама… Ты меня видела? — Катя молчала. — Видела меня, — продолжал он. — Я понимаю, что ты как-то умудрилась изменить свою внешность, чтобы я тебя не узнал. Слежка по всем правилам, верно? Облегчить работу милиции, верно?
— Да нет же!
— Послушай… — Он криво усмехнулся. — Теперь не стоит врать. Я знаю, что ты хотела подставить меня. И тебе это удалось бы… Если бы они меня не отпустили.
— Так почему тебя все-таки отпустили? — Катя не поднимала на него глаз. Его упреки она решила пропустить мимо ушей — все равно ничего не докажешь.
Игорь снова усмехнулся:
— Не знаю. Просто извинились и отпустили. Мне ничего не сказали.
— Ладно. Теперь ты свободен. Чем думаешь заняться?
— Поесть, — сообщил Игорь. — А потом принять ванну и выспаться. И еще… Я хотел бы знать — почему ты здесь? Что, нелады с Димой?
— Все нормально. Просто приехала за вещами. — Кате хотелось плакать. — Я скоро уйду, не переживай… Я за тебя беспокоилась.
— Не надо было беспокоиться, все равно я был невиновен. Меня должны были отпустить рано или поздно. Никаких улик против меня.
— Мне следователь сказал иначе…
— Когда?
— Еще сегодня утром. И мне непонятно — что вдруг изменилось?! Еще сегодня утром я думала…
— Что я убил твоих подруг?
— Да. Он почти убедил меня в этом. А я, между прочим, защищала тебя, как могла… Но ты можешь мне не верить.
— Мне все равно — верить тебе или не верить. Теперь это не имеет никакого значения… Все в прошлом. Ты, может быть, и защищала меня… Я тебе благодарен. Что еще? Я должен упасть на колени и просить прощения?! Как я делал всю жизнь — даже когда и не был перед тобой ни в чем виноват?!
— Ты что-то выдумываешь. — Катя снова смотрела на него. — По твоим словам получается, что я тебя терроризировала…
— Да, так все и было.
— Объясни… Почему ты так считаешь? Мне кажется, я никогда не стесняла твоей свободы… Ты делал что хотел, ходил куда хотел, и я никогда тебя не обыскивала, как делают другие жены, не слушала твоих телефонных разговоров, не запрещала тебе встретиться с другом, если ты этого хотел… Ты просто не представляешь себе, какие бывают отношения в семьях… Иначе ты бы так не говорил…
Но ее слова не нашли должного отклика —
— Милая ты моя! До чего ты проста и наивна! Не обыскивала меня. Спасибо тебе! Не слушала мои разговоры?! Не запрещала мне ничего?! Спасибо тебе, спасибо на веки вечные! И ты считаешь, что это делает тебя безупречной женой? Что это — предельная добродетель, которая только может быть у женщины?
— Я во всяком случае… — начала оскорбленная Катя, но он не дал ей договорить:
— Ты всего-навсего перечислила то, чего ты не делала. Что ж, это прекрасно. Но что ты делала?
— По-моему, все, что полагалось… Готовила, стирала, перепечатывала для тебя что-нибудь, если тебе это было нужно… В конце концов, зарабатывала деньги…
— А, деньги! Ты меня думала купить своими деньгами, своими продуктами, своей мебелью и шмотками?!
— Что ты говоришь?!
— То, что есть, то, что было! Ты считала, раз уж зарабатываешь — я не могу ни слова сказать на твои гулянки? Я должен терпеть, когда ты врешь, когда не ночуешь дома, когда он приезжает за тобой по утрам?!
— Мои гулянки… — Катя едва могла говорить от возмущения. — Да ты бы себя послушал со стороны! Да как ты можешь?! Разве ты не знаешь, с чего все началось? Сегодня я все узнала про тебя — все!
— Ах, как пышно ты это произносишь! Что — все?
— Про твоего ребенка, про Ирину и про тебя. Боже мой, разве этого мало?! Ведь Мишке три года! Я умею считать! Значит, по крайней мере четыре года ты гулял с Ирой! И ты мне рассказываешь про мои гулянки! Да это просто было ответом на твои собственные похождения! Тебе это никогда не приходило в голову?!
— А ты разве знала, что у меня кто-то есть? — ответил он, ничуть не смутившись. — Разве ты знала? Ты просто думала, что я болен, поэтому и завела себе любовника… И теперь рассказываешь мне про добродетель!
— Прошу тебя, помолчи. — Катя прижала руку к щеке. Щека была горячая, и она приказала себе успокоиться. — Мне все ясно. Ты не был болен. Ты притворялся. Тем хуже для меня. Значит, я изменила тебе, хотя спокойно могла не делать этого. Значит, я была обманута. Что же еще? Что еще ты можешь мне приписать? Мою развратность? Все эти годы ты только и делал, что деликатно обходил этот вопрос… Хотя мог бы и просветить меня прямо: я тебя больше не хочу, не люблю, я люблю другую женщину, мне нужно развестись с тобой, у меня есть сын… Разве я хоть на минуту удерживала бы тебя?! Разве я не отпустила бы тебя к ребенку?! Но ты предпочитал оставаться чистым, обманутым мужем, несчастным человеком — добрым и порядочным! И постоянно упрекать меня в моей непорядочности, в моей развратности… Тебе это доставляло удовольствие? Тогда ты неплохо позабавился… И как я умудрилась ничего не понимать?! Почему я такая?! Пока меня не ткнешь носом в самое дерьмо, я не почувствую запаха…