Мой муж Одиссей Лаэртид
Шрифт:
Иначе будет мне смерть, за мною, как видно, погоня».
Так на это ему Телемах рассудительный молвил:
«Раз ты желаешь, отказа не будет тебе. поднимайся
К нам на корабль. А приедем, радушно приму тебя дома».
Гомер. Одиссея
Вынесши множество бедствий, товарищей всех потерявши,
Всем незнакомый, домой на двадцатом году он вернется, -
Так говорил я, и все это точно свершается нынче!
Гомер. Одиссея
Это случилось. Он вернулся на Итаку...
. . . Теперь все позади. Все, что послали мне боги этой страшной весной... Мой муж Одиссей Лаэртид вернулся и вновь отправился в странствие, которое было ему предписано вещим Тиресием Фивским, когда они беседовали в Аиде. Одиссей будет в пути, пока не встретит людей, не знающих мореплавания, и это дает мне надежду на то, что я достаточно долго смогу жить одна.
Я должна рассказать о событиях последних дней — с того момента, когда Одиссей после почти двадцатилетнего отсутствия вошел в мегарон нашего дворца. На этом я закончу свои таблички, потому что больше мне не о чем и незачем писать. Самое главное, что могло произойти со мной, произошло, а все, что будет позже, не имеет значения.
Фемий уже слагает песни об этих событиях, и поэтому мне особенно важно успеть записать все, пока я жива. Потом я спрячу таблички в самом дальнем подвале дворца, запру его и выброшу ключ. Таблички не горят! Я верю, что глина сохранит правду о моем муже Одиссее Лаэртиде, и, что бы ни произошло с дворцом, рано или поздно кто-то найдет эти записи. Надеюсь, он поверит мне — я пыталась рассказать правду так, как я ее вижу. И если музы поведали Фемию другую правду — тем хуже для муз; теперь я знаю, что и музы лгут.
Колесница Гелиоса медленно склонялась к закату. В мегароне, двери которого обращены на восток, было полутемно. Мои женихи лишь недавно сели за вечернюю трапезу — вестники и слуги разносили мясо и вино. Я была не голодна и пряла у очага. Вошел старший пастух Меланфий. Он сел рядом с Евримахом и стал рассказывать, что встретил на дороге в город Евмея, которого сопровождал оборванный нищий, — свинопас вел старика во дворец, чтобы тот просил милостыню у его обитателей и гостей.
У Меланфия произошла с ними какая-то стычка, и он все не мог успокоиться. Я не слишком прислушивалась к словам старшего пастуха, но поняла, что
В залу вошел Евмей, бросил на Меланфия быстрый взгляд и направился к Телемаху. Тот кивнул ему, приглашая садиться за стол. И в этот момент в дверях появился нищий старик с котомкой. Он остановился, опираясь на палку, тяжело опустился на порог и прислонился спиной к дверному косяку.
У меня похолодели руки. Веретено упало и покатилось по полу, разматывая кроваво-красную нить... Как бы я могла не узнать его...
Он сидел, склонив лысеющую голову, блеклые голубые глаза смотрели исподлобья. Клочки седых волос кустились на мощной морщинистой шее. Он был стар и грязен, но сквозь жалкую оболочку по-прежнему просвечивала звериная сила — я чувствовала ее кожей. Красные отсветы пламени падали на него из мегарона, а за его спиной тускло краснело небо — заходящее солнце залило его грязноватым багрянцем от запада до востока. Между нами была зала, наполненная людьми, но мне казалось, что я ощущаю его запах...
И тут я увидела в вестибюле пса Аргуса — раньше он никогда не заходил в дом. Едва волоча ноги, Аргус вскарабкался по ступеням, сделал несколько шагов по направлению к нищему и опустился на пол. Его тело скрутило судорогами, он завыл, изо рта у него потекла слюна, и он стал биться о каменный пол. Старик не обернулся. Через несколько мгновений собака затихла. Подбежала какая-то рабыня, взвизгнула и ногой вытолкала труп наружу.
Кто-то поднял веретено и сунул мне в руки вместе с пригоршней чего-то кроваво-красного — я не сразу поняла, что это спутанный моток ниток. Но пальцы сами взялись за привычную работу, и она помогла мне прийти в себя.
Телемах выбрал ломоть мяса и хлебец, протянул Евмею и махнул рукой в сторону нищего. Свинопас отнес еду. Старик схватил подачку обеими руками, положил на засаленную котомку и стал жадно есть, сидя прямо на пороге. Жир стекал по его грязным пальцам.
— Богоравный Телемах посылает тебе это подаяние и просит, чтобы ты не стыдился и обошел всех пирующих, — сказал Евмей.
Старик заглотил кусок мяса и поднял глаза:
— Повелитель Зевс да пошлет Телемаху счастье между смертными и исполнит его заветные желания. Близок тот час, когда они исполнятся.
Двадцать лет я не слышала этого голоса. Он был все тот же: грудной, мощный, повышающийся на концах фраз, иногда почти до визга. Теперь он слегка дребезжал... Меня стало тошнить — от волнения и от вида этого жующего впалого рта, измазанного жиром.
Раньше Телемах никогда не подавал нищим — он считал, что в нашем доме и без них кормится слишком много гостей. И я поняла, что он все знает про этого старика. Недаром он провел ночь у Евмея, и нищий тоже пришел с Евмеем. Эти трое что-то задумали за моей спиной.
Тем временем старик закончил жевать, поднялся и стал обходить гостей. Он ковылял по зале, и от каждого стола пирующие кидали в его котомку куски хлеба и мяса. Нищий все ближе подходил к очагу... Бугристая кожа, красные прожилки на лице, морщинистая шея... Но под грязной тканью угадывались мускулы — мне кажется, он стал сильнее за зги годы, в нем появилась кряжистость, как у покрытого заскорузлой корой дерева. Он намеренно сутулился и прихрамывал — я чувствовала, что он в любой момент может распрямиться и стать на десять лет моложе, чем пытается выглядеть...