Мой мужчина

Линдсей Джоанна

На всякий случай он приготовился к тому, что скоро явится и Спенсер под предлогом заботы об удобстве дам (именно так поступил бы сам Чад), но потом вспомнилось, что Спенсер — истинный горожанин и никогда не поступится собственными удобствами. Скорее всего мысль о ночевке под открытым небом вызывала у него такое же отвращение, как и у Аманды. Не важно, что город невелик и находится в самом сердце Техасских равнин — это совсем не одно и то же, что вырасти на этих равнинах.

Припомнив, как Спенсер отозвался о стряпне Рыжей, Чад не удержался от смешка. Чудесно готовит, как же! Это еще вопрос, готовила она хоть

когда-нибудь или они с мужем сразу наняли кухарку. Кухарка и теперь готовила не только простую и сытную еду для ковбоев, но и, что посложнее, для хозяйского стола. Рыжая и не думала это скрывать.

После ужина горничная молча принялась убирать «со стола». Чад с благодарностью принял ее помощь. Это была очень спокойная, тихая женщина с темными волосами, убранными в мягкий узел, не такой тугой, как у Мэриан, с зелеными глазами, в которых часто таилось насмешливое выражение. Она была несколькими годами старше сестер и относилась к своим обязанностям с должной серьезностью, но не привлекая к себе внимания. Мэриан разговаривала с ней как с подругой, и даже Аманда обращалась к ней более уважительно, чем к кому бы то ни было. Иными словами, Элла Мей казалась членом семьи (чем-то вроде старшей сестры или кузины), но никак не прислугой — возможно, потому, что ей не требовалось отдавать распоряжений, она и без того делала все необходимое. Чад предположил, что она присматривает за сестрами с самого детства.

Еще более необычными были взаимоотношения Аманды и Мэриан. Они держались не как близкие, а как малознакомые люди: почти не разговаривали, а если и обращались друг к другу, то с колкостями. Возможно, где-то в начале пути они сильно поссорились и все еще таили друг на друга обиду. Это объясняло, отчего одна сестра всем недовольна, а другая так резка в обращении.

После ужина Аманда начала готовиться ко сну. Чад краем глаза наблюдал за тем, как она стелит в экипаже одеяло, а потом плещется у принесенного горничной ведра воды, смывая с лица и шеи дневную пыль. Оставшуюся воду она унесла за фургон для более интимных целей.

Вот так, украдкой наблюдая за ней целый день, Чад находил Аманду все более привлекательной. Он сознавал, что погружается в омут увлечения и что скоро дороги назад не будет, но он еще не потерял рассудок, прежде всего потому, что Аманда ничем его не поощряла. Все знаки ее внимания сводились к нескольким благодарным улыбкам, да и то довольно рассеянным.

Как же добиться ее расположения? Обычно бывали какие-то намеки, знаки: тон голоса, взгляд украдкой, томная поза и тому подобное. До сих пор Чаду не приходилось слишком долго гадать, пользуется он взаимностью или нет. Правда, на сей раз и он не подавал откровенных знаков внимания. Сначала следовало разобраться в собственных чувствах, а потом уже идти на приступ.

Когда Аманда скрылась за фургоном, взгляд Чада вернулся к костру, и обнаружилось, что он теперь наедине со старой девой. Пламя костра отражалось в круглых линзах ее очков — два миниатюрных огонька, в точности подобных оригиналу. Было нечто очень странное, даже слегка зловещее в том, что они пляшут с обеих сторон переносицы Мэриан, там, где полагается быть глазам.

Сегодня старая дева выглядела неважно, непонятно почему — в экипаже хватало места для двух пассажирок, и вопрос с длительной поездкой верхом отпал сам собой. Вспомнив о том,

что, не имея представления о верховой езде, она все же готова была попробовать, Чад вынужден был отдать должное смелости Мэриан. Он даже подумал, не предложить ли ей урок-другой, когда они будут на ранчо, но живо вообразил, как это будет встречено, и оставил эту идею: ни к чему нарываться на лишние неприятности.

Только в силу привычки, приобретенной после многих ночных бдений при перегоне скота перекупщикам, Чад приготовил кофе. Не предполагая, что кто-то еще изъявит желание выпить его, он приготовил совсем немного, однако старая дева успела вылить себе в кружку по крайней мере половину. Кружка теперь подогревалась в горячей золе на краю кострища. У Чада не было ни малейшего желания начинать разговор, но, когда Мэриан потянулась за кружкой, промахнулась и обожгла руку, он не выдержал:

— Послушайте, что у вас за доктор? Выписал очки, в которых ни черта не видно! Советую обратиться к нашему, местному. Он свое дело знает.

— Что значит «ничего не видно»? — сразу ощетинилась она. — Я прекрасно вижу все, что нужно! Оставьте мое зрение в покое!

— «Вижу все, что нужно»! — передразнил Чад. — Да вы слепы как крот!

— А у вас злой язык!

— Кто бы говорил! Я и не думал вас обижать, просто констатировал факт.

— Нечего констатировать факты, о которых не имеете представления!

— Не имею, вот как? Тогда скажите, сколько здесь пальцев?

Он показал руку, выставив три пальца. Мэриан промолчала.

— Вот видите!

Она понурилась, словно принимая поражение, но вдруг с триумфом выпалила:

— Три!

— Сказано наудачу!

— Вижу, вы любите настаивать на своем, — заметила Мэриан более миролюбиво.

— И все же признайте, что ваши очки никуда не годятся. Когда вы в последний раз проверяли зрение? Судя по вашей неуклюжести, еще ребенком. В самом деле, съездить бы вам к доктору в Трентон.

Чад предложил это со всей искренностью и никак не ожидал, что Мэриан вспыхнет от досады. Очевидно, он по неведению наступил на больную мозоль.

— Мистер Кинкейд, еще раз прошу оставить мое зрение в покое, да и меня заодно, иначе она заметит и…

Мэриан прикусила губу и вспыхнула еще гуще, словно сболтнула лишнее. Чад, уже успевший устроиться на своем спальном мешке, приподнялся на локте. Происходило нечто занятное.

— «Она» — это кто?

— Не важно!

— Тогда вернемся к вашему зрению.

— Вы меня совсем не слушаете!

— Наоборот, слушаю очень внимательно. Вы только что сказали, что мне следует оставить вас в покое, но не уточнили, по какой причине. Если причина не слишком серьезная, не вижу, почему я должен подчиняться.

— Мистер Кинкейд, поверьте, это не тот вопрос, в который стоит совать свой нос!

Чад озадаченно приподнял бровь. Что это — искренняя заинтересованность или начало очередной словесной порки?

— Признаюсь, вам удалось меня по-настоящему заинтриговать.

— Тем хуже для вас.

Вот уж подлинно дар Божий — умение за пять минут разговора вывести человека из себя! Чтобы отвлечься, Чад пошевелил в костре головни и добавил несколько веток потолще, чтобы не сразу прогорели.

— Спасибо, — пробормотала старая дева, совершенно непонятно в связи с чем. Он на всякий случай решил уточнить: