Мой (не)желанный малыш
Шрифт:
– Это я виновата, – слова мамы полные муки. Они будто с треском рвут на лоскуты зловещую тишину помещения. – Именно я.
Она произносит это таким обреченным тоном, что становится жутко.
Прижав дрожащую ладонь ко рту, мама садится на диван с застывшим стеклянным взглядом. С подкрашенных помадой губ срывается истеричный всхлип, затем еще один…
– Мам?! – опускаюсь рядом на диван. – Мама, мамочка… Ну, что ты? – непослушными пальцами глажу по светлым слегка растрёпанным прядям волос.
– Я … чудовище, – мама закрывает лицо ладонями, мотает головой из стороны в сторону. – Господи! Что мы натворили, Борис?!
Когда она поднимает голову,
– Расскажи, – убираю нежно от её лица промокшие от слёз пряди волос. – Тебе станет легче. Вот увидишь, мамочка.
Я знаю, самая страшная боль – это душевная, когда ты поступил неверно, ужасно, подло, а возможности исправить это нет. Потому что прошлое не вернуть…
Мамины глаза подёргиваются дымкой воспоминаний, когда, шмыгая носом, она начинает свой рассказ:
– Мне было всего восемнадцать и я была безумно влюблена в своего красивого, статного жениха, – судорожно теребя пальцами платок, мама опускает взгляд на свои колени, прикрытые шёлковым платьем. – Все, что у меня было – громкое имя и родители, – горькая улыбка трогает уголки ее рта, – с нулевым счётом в банке. Борис же… У него были деньги. Много денег. Как раз то, что так нужно было моей семье.
Мама поворачивается ко мне. Лицо ее осунулось. Она кажется такой хрупкой и беззащитной, что у меня от сочувствия сжимается сердце.
– Зимин ухаживал за мной долго и настойчиво. Он не жалел на меня ни внимания, ни средств, а я в благодарность, лишь играла его чувствами. Крутила, как могла, – будто оправдываясь, мама пожимает грустно плечами. – Я была такая юная. Казалось, вся жизнь – игра. Как же мне безумно льстило, дочка, что такой мужчина потерял от меня голову! – мамины глаза темнеют. Зрачок почти сливается с радужкой. – Но однажды случилось ужасное…
Глава 86
Катя
Кладу руку поверх нервно перебирающих платок пальцев мамы. Всё, чего я хочу – передать свои силы, хоть как-то согреть. Вытеснить ледяной холод, так прочно поселившийся в её душе.
– Меня изнасиловали, – мама прикрывает глаза.
Я один на один остаюсь с шокирующей правдой. Безмолвно глотаю судорожный стон, потому что правда… Эти слова заставили бы и ад замёрзнуть! Будто оглушённая, наблюдаю за тем, как из-под её век медленно вытекают слезы. Одна падает мне на руку, и будто серная кислота обжигает кожу на моем запястье. Пока страшные слова безжалостно уничтожают мою душу, я молчу. Молчу, потому что даже не могу представить, на сколько нелегко далось моей матери это признание.
– Мне было восемнадцать лет, когда родители впервые уехали, предоставив меня самой себе в огромном доме с почти полностью распущенным персоналом, – мамин голос звучит ровно, но при этом доносится будто издалека. – Однажды ко мне подошла Вера, – мама опускает глаза. Уголок рта красивых полных губ болезненно кривится. – Она попросила поговорить с родителями, чтобы пристроить её брата садовником к нам в дом. Она честно призналась, что он не так давно вышел из мест не столь отдалённых, что ему очень нужна работа, чтобы закрыть долги, – мама судорожно облизывает пересохшие от волнения губы. – Я отказала. На тот момент мы терпели большие финансовые трудности. И так по большому счёту распустили почти всех слуг, а тут еще и работник с судимостью. Ответ был очевиден, – мама горько усмехается.
Костяшки ее пальцев так белеют, что мне кажется ещё немного и я услышу хруст суставов.
– Очевиден для всех, но, похоже, не для Вериного брата. Не знаю повлиял ли мой отказ на дальнейшие события или нет… это навсегда останется для меня тайной. А дальше было то, что было…
С силой впиваюсь ногтями в ладонь. Я уже знаю, догадываюсь о том, как появилась на свет. От этого так тошно, что внутри все скручивается в тугой болезненный узел. Мне откровенно страшно слышать продолжение маминой истории, но это необходимо. Травмирующий опыт оказал огромное влияние на мамину жизнь и не только на её. Я понимаю, что это признание – крик о помощи! Ей нужна поддержка, любовь и забота. Она устала молчать.
Я ей нужна! И я буду рядом, как бы для меня самой это ни было разрушительно.
Поднявшись с дивана, плеснув воды в стакан, мягко подношу его к губам мамы. Её так трясёт, что зубы со стуком ударяются о край стакана.
– Он пробрался ночью в дом, – вытерев губы тыльной стороны ладони, она мужественно продолжает. – Влез через окно в мою спальню. Я что-то кричала, плакала, просила, чтобы он оставил меня в покое, но ноги и руки были, как ватные.
В голубых глазах стоит такой ужас, что я понимаю: мама ничего не забыла. А разве такое забудешь?!
– Когда это подонок срывал с меня одежду, я от ужаса и нервного шока просто отключилась, – прижимает подушечки пальцев к вискам и с силой давит на них. – Пришла в себя – ночь, я совершенно обнажённая, простыни в крови… – болезненная гримаса кривит тонкие черты лица мамы. – Конечно, я поняла, что произошло, – её прерывающийся голос звучит обречённо и потеряно. – И, естественно, испугалась. Я росла в очень правильной семье, Катя, – поднимает взгляд хрустально-голубых глаз, ища в моем лице хоть каплю понимания. – Папа и мама оба из высшего общества, строгие иногда до абсурда. Как они меня вообще одну оставили, до сих пор не понимаю. В восемнадцать лет я ещё была девочкой, кроме Бориса ни с одним мужчиной на свидание не ходила. Мама говорила: “Дочь, сначала образование, а уже потом шуры-муры!” А тут такое… Для меня это была катастрофа… шок, конец света. Если бы меня не нашла Вера, скорее всего, я бы не выжила. Столько крови… Я долгое время не хотела в это верить. Это было так стыдно. Так, что я просто провалилась в глубочайшую депрессию. И, возможно, я никому бы об этом не рассказала, если бы через несколько недель не выяснилось, что я беременна.
Мне страшно задавать вопросы. Их так много! Но один особенно не даёт мне спокойно дышать. Как же мама решилась родить меня?! Должно быть, по влажным от слез глазам все видно, потому что мама отвечает на мой безмолвный вопрос:
– Скрывать не буду, доченька, решение рожать за меня принял отец.
Сжимаю сильнее руку мамы. Хочу, чтобы она понимала: я ни в чем ее не виню. В этой ситуации она – жертва!
– Сыграли свою роль группа крови и резус-фактор. Первый же аборт мог закончиться для меня бесплодием. Самым болезненным и горьким для меня оказалось то, что мать и отец до конца так и не поверили в изнасилование. Они считали, что я просто «оторвалась», пока они были вдали от дома. На робкое предложение матери подать в суд на подонка, чтобы провести анализ ДНК и заставить выплачивать алименты, отец отреагировал резко: «В семье Якубовских не будет позора!» Иногда мне кажется, то, что со мной произошло – это разрушило Бориса изнутри. Вместо весёлой невинной девушки, которая искренне радовалась жизни, он получил запуганного зверька, боящегося даже своей тени. Но, тем не менее, на семейном совете было принято решение: свадьба с Борисом Зиминым будет как можно скорее.