Шрифт:
Он вошел в купе для курящих пульмановского вагона. Я сидел там один.
На нем было длинное пальто на меху, а в руках он держал пятидесятидолларовый чемоданчик.
Он поставил чемодан на сиденье и лишь после этого заметил меня.
– Ну и ну! – сказал он, и лицо его, словно солнечным лучом, осветилось отблеском какого-то воспоминания.
– Ну и ну! – повторил я.
– Боже милостивый, – сказал он, энергично пожимая мне руку, – ну, кто бы мог подумать, что мы встретимся?
«В самом деле, кто?» – подумал я про себя.
Он устремил на меня внимательный взгляд.
– Ты нисколько не изменился, – сказал он.
– И ты тоже, – живо отозвался я.
– Разве только немного пополнел. – продолжал он, критически разглядывая меня.
– Да, – согласился я, – немного есть. Но, пожалуй, и ты тоже не похудел.
Я сказал это, чтобы оправдать излишнюю полноту, в которой можно было бы меня упрекнуть.
– Впрочем, нет! – продолжал я решительным тоном. – Ты выглядишь почти точно так же, как прежде.
И все время я мучительно вспоминал, кто бы это мог быть. Я совершенно не помнил этого человека. Мне казалось, что я вижу его впервые в жизни. Я вовсе не хочу этим сказать, что у меня плохая память. Напротив, память у меня на редкость хорошая. Правда, я с трудом запоминаю имена. Частенько бывает также, что я не могу запомнить лицо, а иногда забываю, так сказать,, внешний облик человека и, уж конечно, не замечаю, кто как одет. Но, помимо этих деталей, я никогда никого не забываю и горжусь этим. А если мне и случится иной раз забыть имя или лицо, я никогда не теряюсь. Я знаю, как себя держать в подобной ситуации. Нужно только обладать хладнокровием, находчивостью, и тогда все идет как по маслу.
Мой друг уселся.
– Давненько мы не видались, – сказал он.
– Давненько, – повторил я с ноткой грусти в голосе.
Мне хотелось, чтобы он почувствовал, что и меня гоже сильно тяготила эта разлука.
– Но время промелькнуло очень быстро.
– Как одно мгновение, – охотно согласился я.
– Удивительно, как быстро течет жизнь, – сказал он. – Мы теряем след наших друзей, и все вокруг становится совсем другим. Я часто думаю об этом. И по временам мне так хочется знать, куда же разбрелась вся наша старинная компания,
– Мне тоже, – сказал я,
И действительно, сейчас, в эту самую минуту, я как раз думал о том же самом. Я давно уже заметил, что при подобных обстоятельствах человек рано или поздно начинает вспоминать о «нашей старинной компании», «о наших мальчиках» или о «нашей шумной ватаге». Вот тут-то и представляется возможность выяснить, кто он такой.
– Случалось тебе за это время возвращаться на старое пепелище? – спросил он.
– Ни разу, – отрезал я уверенно и твердо.
Такой ответ был совершенно необходим. Я почувствовал, что «старое пепелище» следует исключить из нашего разговора – во всяком случае, до тех пор, пока мне не удастся выяснить, где оно находится.
– Впрочем, – продолжал он, – я думаю, у тебя едва ли появлялось такое желание.
– Пока еще нет, – ответил я очень осторожно.
– Понимаю. И прошу извинить меня, – сказал он. Мы помолчали.
Итак, я выиграл первое очко. Я выяснил, что где-то у меня имелось «старое пепелище», посетить которое мне хотелось не так уже сильно. На этом фундаменте уже можно было построить какое-то здание.
Вскоре он заговорил снова.
– Время от времени, – сказал он, – я встречаю кое-кого из старых товарищей. Они вспоминают тебя и интересуются, что ты теперь поделываешь.
«Бедняги», – подумал я, но не сказал этого вслух.
Я понял, что настал момент нанести сокрушительный удар. И, применяя метод, которым всегда пользуюсь в подобных случаях, отважно ринулся на противника.
– Скажи, пожалуйста, – начал я с оживлением, – где сейчас Билли? Знаешь ты что-нибудь о Билли?
Право же, это надежный ход. В каждой старинной компании есть свой Билли.
– Конечно, – ответил мой друг. – Билли хозяйничает на ранчо в Монтане. Я видел его весной в Чикаго. Он весит около двухсот фунтов – ты бы ни за что не узнал его.
«Разумеется, не узнал бы», – пробормотал я про себя.
– А где Пит? – спросил я. Этот прием тоже был вполне надежен. Питы бывают повсюду.
– Ты имеешь в виду брата Билли? – спросил он.
– Вот, вот, брата Билли – Пита. Я частенько вспоминаю о нем.
– О, старина Пит уже не тот, что был, – ответил незнакомец. – Он остепенился… Словом, Пит теперь женатый человек.
И он начал хохотать.
Я тоже засмеялся. Ведь при известии о том, что кто-то женился, всегда принято смеяться. Предполагается, что сообщение о женитьбе старины Пита – кто бы он ни был – должно вызвать гомерический хохот. Итак, я продолжал преспокойно посмеиваться, надеясь, что этого смеха мне хватит до самого конца. Мне оставалось проехать всего лишь пятьдесят миль. Не так уж трудно растянуть смех на пятьдесят миль – конечно, если делать это с умом.
Однако мой друг не успокоился на этом.
– Мне не раз хотелось написать тебе, – сказал он. конфиденциально понижая голос. – Особенно после того, как я услыхал о твоей потере.
Я промолчал. Что бы это я мог потерять? Деньги? Если да, то сколько? И каким образом я потерял их? Интересно было бы узнать, полностью разорила меня эта потеря или только частично.
– Человек никогда не может полностью оправиться после такой потери, – мрачно изрек он.
Очевидно, мое разорение было окончательным. Но я ничего не сказал и, оставаясь под прикрытием, ждал. чтобы он выпустил свой заряд.
– Да, – продолжал незнакомец, – смерть всегда ужасна.
Смерть! Так речь шла о смерти. Я чуть не подпрыгнул от радости. Теперь все пойдет как по маслу. В таких случаях поддерживать разговор – проще простого. Нужно только сидеть спокойно и ждать, пока не выяснится, кто именно умер.
– Да, – прошептал я, – ужасна. Но бывает и так, что…
– Совершенно справедливо. Особенно в таком возрасте.
– – Ты прав, в таком возрасте и после такой жизни.
– В здравом уме и твердой памяти до последней минуты, не так ли? – с горячим сочувствием спросил он.