Мой одесский язык
Шрифт:
Десять лет – это очень много. Тогда.
В школьные десять лет помещается столько, сколько ни в какие десять лет не поместится уже никогда. И первые несправедливости мира взрослых, к которым надо приспособиться, потому что доказывать что-то взрослым – всё равно, что в бурю пытаться забраться на шторм-трап – требуется немалый навык. И я его приобретала.
И твёрдая утоптанная глина футбольного поля на подступах к морю. Это пыльно, больно и обидно. Но если сейчас заплачешь и продемонстрируешь уязвимость – всё. Пыль не смыть, боль не купировать, обиду носить с собой всегда. А так-то – делов-то! Пыль смывается дождём, боль проходит в морской воде, обида – это для слабых. Сильные обид не имут. Им всё – пыль для моряка!
И глупый
И адовы круги музыки. И райское наслаждение от впервые сыгранной на «отлично» сонатины. И чёрная сыпь ненормального Черни. Но без неё не насладиться познанием красот Чайковского.
И белый арбуз после ботанического сада. Каждую осень на Белинского угол Чкалова – прилавок с белыми арбузами, открытый тобой после твоего первого ботанического сада. Того, что со стороны моря, а не того, что через дорогу. Огромные белые арбузы под асфальт в солнечных пятнах.
Теряешь ключи. Находишь ключи. Что-то всё время происходит, происходит, происходит…
Мечтаешь о дублёнке, шапке и сапогах, как у Илоны. Но никому не говоришь, просто мечтаешь. Толку говорить? Во-первых, нет таких дублёнок, шапок и сапог. Во-вторых, у родителей нет денег на такие дублёнку, шапку и сапоги. В-третьих, и в главных: Илона – чемпион чуть ли не Европы среди юниоров. А ты чемпион? Нет. Вот сиди и не мечтай. Точнее, мечтай, но никому не говори.
Компания под гитару и стихи. Свои три аккорда на «Контрабандистов». У каждого – всегда свои три аккорда на вечных «Контрабандистов». Конкурсы, участия, олимпиады. Отрицание мира. Отрицание отрицания. «Витя Малеев в школе и дома». И ещё сам по себе, никому не известный и никому не доступный.
Термос с супом. Потерянные ключи. Найденные ключи. Недовязанный шарф. Недошитое платье. Конфликт с молодой дурочкой, даденной вам в классные руководительницы после того, как ваша, законная, та, что с четвёртого класса, заболела сильно и навсегда. Хроническая почечная недостаточность. Десятая больница. Отделение урологии. И отличники, и хулиганы немного пришиблены серостью и тихостью всегда язвительной, всегда любимой Любочки. Любаши. Любови Леонтьевны.
Глупый конфликт. Внезапно не выдержавшая, психанувшая, обнажившаяся гордыня. У директора хватает ума. Антонина Григорьевна не знает свой предмет – английский язык, – но какая разница, если у неё хватает ума. Она не «англичанка», но она – Педагог, а не глупая молодая дурочка. Глупая молодая дурочка – ты. Просто ещё чуть моложе той глупой молодой дурочки, потому тебе и не достаётся.
Гордыню нельзя обнажать. Понимаешь раз и навсегда. Обучаешь внутреннюю бешеную собаку повадкам внутреннего лиса.
Прокалываешься. Со взрослыми. Со сверстниками легко – они не понимают.
Лютая подростковая гордыня.
Только ты можешь усмирить невероятно агрессивного пса, приобретённого тёткой для охраны двора. Пёс чуть не с рождения на цепи. А тут ветеринар с инспекцией. Привести, уколоть от всего. Нет – никаких «на дому»! Привести. Иначе!.. Что иначе? Хома протаскивает тётку на пузе по щебёнке переулочка, затерянного где-то в дебрях Шестнадцатой. Его хотят наказать – усыпить. Ты просто на подростковом нерве берёшь поводок и… И пёс спокойно шествует с тобой по Долгой, по Офицерской, до самой Девятой Станции Черноморской дороги, к ветеринарной клинике. Взрослые удивляются способностям. Не понимают. Не понимают и то, что легко понимает любая собака – от нервного добермана Графа до лютого пса Хомы: сдержанная ярость. Взрослые безрассудно ходят по краю пропасти, не боясь свалить тебя туда неосторожным движением, души ли, тела ли. Псы понимают и предпочитают спокойно идти рядом с тобой, чтобы и тебя сохранить, и самим не свалиться вслед за дорогой им сущностью. Животные лучше людей тем, что если нужно – они действительно за тебя бросятся в любую пропасть. Но не будут, как люди, говорить, что они из-за тебя…
С животными не прокалываешься никогда. Просто с ними не надо быть хорошей. Да ещё и в их понимании. С животными достаточно просто быть. В лютой подростковой гордыне понимаешь, что, родившись животным, нужно научиться прикидываться человеком. В мире, где нет любви, а лишь правила и отношения. Выучиваешь правила и относишься. Следуешь.
Но всё равно иногда прокалываешься.
– Что ж нового? «Ей-богу, ничего».– Эй, не хитри: ты, верно, что-то знаешь.Не стыдно ли, от друга своего,Как от врага, ты вечно всё скрываешь.Иль ты сердит: помилуй, брат, за что?Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово…«Ох! отвяжись, я знаю только то,Что ты дурак, да это уж не ново» [19] .19
«Любопытный», А.С. Пушкин.
– Антонина Григорьевна! Все нормальные ученики выучили нормальные стихотворения. И только Татьяна продемонстрировала всем своим товарищам высокомерие, – учитель языка и литературы.
– Это не я, это Пушкин, Галина Ивановна, – я.
– В чём вообще проблема? – директор.
– Я задала выучить стихотворение. Любое. Вне школьной программы. Вот, Татьяна выучила, – учитель языка и литературы.
– И? Вам Пушкин не нравится? – директор.
– Нравится. Но… – учитель языка и литературы.
– Не вижу проблемы. У меня куча важных дел. Идите, Галина Ивановна! Таня, останься… – директор.
Я – её важное дело. Спасибо ей за всё. И плевать на то, что она не знала английского.
Она неправильно говорила, писала с ошибками и путала Шекспира с клистиром. Но лучшего Педагога я за всю свою жизнь так и не встретила.
Мать одноклассницы. Художница-монументалистка. Расписывает колхозные клубы, кинотеатры и прочий соцреализм санаториев-профилакториев. Зарабатывает, как инженеру с учителем и не снилось. Стены квартиры увешаны обнажённой натурой и безумными натюрмортами со странными штуками. «Хуй на блюде» – написано прямо поверх одной из картин. Вечно в командировках. Вечно в джинсах. Не таких, как у меня, а в нормальных – американских джинсах. Вечно курит. Однажды возвращается раньше времени. Глядя на нас, рефлекторно-испуганно тушащих «ТУ-134» в консервной банке, швыряет небрежно-художественным жестом на стол пачку «Мальборо».
– Никогда не курите гадость по подъездам. Только хорошее и только дома. Всего касается. Курева. Выпивки. Мужиков. Жизни в целом. И не прячьтесь от неё, как дешёвки.
Дрессирую внутреннего лиса.
Он виртуозен и совершенен. Песня, написанная мною, побеждает на конкурсе политической песни. Дурачьё! Рецепт: берёте одно стихотворение Гарсиа Лорки и перепираете так, что ни один член жюри не заметит. Плюс три аккорда. Плюс два пафосно декламирующих отличника по бокам. «А судьи кто?!» Простите, это не гордыня и не высокомерие. Это объективная реальность, данная мне в ощущениях вашей убогостью.