Мой отец видел Богов
Шрифт:
Нужно было собирать вещи.
В нашей квартире на двух этажах горел свет. Отец позвонил ночью, поднял всех на ноги и ввел в ступор. За окном было темно и холодно. Март близился к концу, весна не торопилась наступать. Небо потихоньку приобретало светлый синий цвет, скрывая звезды. На часах было, кажется, три или четыре ночи. Маленький Йон, весь на эмоциях перед предстоящей огромной поездкой, не мог успокоиться и уснуть.
Я сделала нам с Каем кофе. Мы сели у окна в нашей спальне. Йон еще долго расспрашивал про море и про моих родителей. Говорил, что им нужно будет что-то подарить и совершенно не придумал, чем можно было бы их удивить. В итоге он уснул
Раздвинув шторы, мы сели у большого окна, прямо на пол. К тому времени кофе уже закончился, поэтому мы молча наблюдали за тем, как приходит утро.
— Когда я училась в школе, — прервала тишину я, — мне нравилось рано просыпаться на летних каникулах. Часов, кажется, в пять или раньше.
— Почему? — Кай пододвинулся ближе, наши плечи соприкоснулись. Я почувствовала облегчение. Мне показалось, что он все же не зол на меня за мое решение.
— Потому что я всегда видела, как заходит солнце. Но редко когда удавалось увидеть то, как оно восходит. Я просыпалась рано утром, подбегала к окну и подолгу смотрела в него. И знаешь, каждый раз солнце вставало совершенно по-разному. Иногда оно расчерчивало розовые полосы, иногда оранжевые. А иногда и вовсе просто светлело, и через серые тучи не было видно ничего. Но было то, что в рассвете оставалось неизменным.
— И что же?
— Рассвет всегда наступал. Не было такого, чтобы я проснулась в пять утра, а небо все еще было звездным.
В моем сердце было много воспоминаний, связанных с детством. Все они были довольно незначительными для меня, когда я была подростком. Но, повзрослев, я вдруг поняла, как все они мне дороги.
Так случалось почти что с каждым. И сколько бы раз не твердили людям, что они должны дорожить мелочами, чтобы потом не сожалеть, они все равно будут наступать на одни и те же грабли. Нельзя научиться дорожить, грустить и понимать всю важность семейных отношений до тех самых пор, пока не познаешь горький вкус сожаления.
Кай прижал меня к себе. Мы обнялись, смотря на то, как солнце пробилось через тяжелые темные тучи. Как оно сожгло их, и так розовый рассвет наполнил своим светом нашу бело-синюю спальню.
— Отец сказал, что часто видел Бога в облаках, — прошептала я. — Показывал в небо и говорил, что Бог в небе сегодня молод и очень красив. Что у него длинные розовые волосы и золотая одежда. Что он держит в руках большой жезл, который светится. И этим самым жезлом он разгоняет тучи. А потом он сливается в танце с высокой девушкой с голубыми волосами. И так Боги рождают день.
— Звучит красиво, — он слабо улыбнулся, пожав плечами. Мы всмотрелись в небо. Но так и не увидели Бога, о котором говорил отец.
Утро в моем родном городке наступало иначе, чем в городе. Мать по телефону сообщила, что у них пасмурно и довольно прохладно. Море по ее словам было спокойным, ветра почти не было слышно, но холод стоял знатный. Отец постоянно ходил в шапке, даже дома. Отчего-то он стал замерзать сильнее обычного.
— Почему ты не хочешь поехать на машине? — я уже обувалась, когда он просил у меня это. Йон ждал на улице, пребывая в сонном состоянии. Его желание куда-то ехать немного уменьшилось.
Ребенок, ничего не скажешь.
— Потому что на поезде будет быстрее, а на твоей машине я могу заблудиться, ибо дорогу помню очень плохо.
— Навигатор, — он сложил руки. — И машина не «моя», а «наша».
Я поправила волосы и надела рюкзак:
— Нет, на поезде
Я улыбнулась и обняла его. Он обнял в ответ не сразу, ибо не ожидал от меня подобного порыва. А потом наклонился, прижимаясь губами к макушке и шумно вдыхая воздух. Я приподнялась на цыпочках, чтобы дотянуться до его лица. Он обхватил мое лицо обеими руками, смотря в глаза очень взволнованно. Я улыбнулась, намекая, что нет причин для тревоги. Он попытался тоже улыбнуться, чтобы в очередной раз скрыть следы волнующих его вещей. Кожица в уголках глаз сжалась. Я, кажется, только сейчас увидела его морщинки, которые говорили о том, что ему давно не двадцать. Он прижался очень горячо и жадно к моим губам, разомкнул их и углубил поцелуй. Я запустила руку в его пепельные кудри и сжала их на затылке. Он нехотя оторвался, чмокнув еще раз на прощанье. Несмотря на то, что мы знали друг друга уже полгода, я все еще испытывала смущение от подобных вещей. Он часто ворчал, когда я уходила на работу, не попрощавшись должным образом. «Дай хоть поцелую», — говорил он в такие моменты, ставя меня в неловкое положение.
Мне было двадцать два, ему — тридцать. Для меня это были первые серьезные отношения, для него — нет.
Все просто.
Когда я вышла на улицу, маленький Йон подсочил со скамьи и понесся ко мне. Он сжал мою руку в своей ладошке и так мы пошли по дорогам просыпающегося города. Я вдохнула свежий запах утра. В нем было немного холода, весеннего воздуха, городской пыли и тысячи новых запахов со всех концов улицы.
Я смотрела по сторонам, ловила лица сонных прохожих, которые почему-то заворачивались в зимние куртки и прятались за толстыми шарфами. Мы с Йоном были одеты действительно по-весеннему. Раньше мы с отцом никогда не замерзали в такую погоду. Он говорил, что служба на севере закалила его, а мне подобная морозостойкость просто передалась по наследству.
В родном месте всегда было холоднее, чем в городе, в котором я теперь жила. Здесь чаще светило солнце, температура была выше. Я сказала Йону, что он не скоро увидит солнце, ибо ему на целых три дня придется окунуться в мир холодных цветов моря и пасмурного неба.
Мы сели в автобус, и когда тот тронулся, то Йон прилип к окну, медленно водя по нему рукой, словно прощаясь.
— Твой папа умрет? — внезапно спросил мальчик. Я распутывала наушники, чтобы вставить их в плеер. Его вопрос затормозил меня.
— Нет, с чего ты взял?
Я протянула ему наушник. Мальчик повернулся и грустно посмотрел на меня светлыми голубыми глазами. Потом опустил голову и прошептал:
— Он сказал, что его заберут Боги, разве нет?
— Боги его не заберут. Мой папа будет жить долго и счастливо.
— Правда? — он поднял голову, недоверчиво посмотрев на меня. Я все еще держала наушник.
— Правда, — повторила я.
— Ты говоришь одно, а твой отец — другое, — он отвернулся, беря наушник. — Так не бывает. Значит, кто-то из вас определенно врет.
— Я не вру.
— Тогда врет твой отец? — он уселся в кресле поудобнее, сложив руки на груди, весь насупился, свел светлые брови и пробубнил: — Родители не могут врать своим детям. Мой папа никогда не врет.
Я не сразу нашла, что ответить ему. Не знала, что сказать ему в подобной ситуации, потому что любое мое умозаключение могло бы разрушить его маленький мирок, который долгие годы бережно создавал Кай. В глазах маленького Йона отец был большим не только ростом, но и духом. Он, кажется, сам был большим Богом для него.