Мой ответ - нет
Шрифт:
Голос служанки донесся до них из дома.
— Мисс Эмили! Вы в саду?
Эмили вышла на солнечный свет. Служанка поспешила к ней и подала ей телеграмму. Девушка взяла ее с тяжелым предчувствием. Ее небольшой опыт в этом отношении показал ей, что в телеграмме всегда сообщаются дурные известия. Она преодолела свою нерешимость — распечатала — прочла. Краска сбежала с ее лица, она задрожала. Телеграмма упала на траву.
— Прочтите, — сказала Эмили слабым голосом.
Албан поднял и прочел: «Приезжайте в Лондон, мисс Летиция опасно больна».
— Ваша тетка? — спросил
— Да — моя тетка.
Книга вторая
В Лондоне
Глава XII
Миссис Элмазер
Столица Великобритании в некоторых отношениях непохожа ни на какую другую столицу. В народонаселении, наполняющем улицы, крайности богатства и бедности встречаются как нигде. В самих улицах великолепие и стыд архитектуры — замок и лачуга — находятся друг возле друга. Лондон по своему общественному виду есть город контрастов.
Эмили прямо с железной дороги поехала туда, где потеря состояния принудила укрыться ее тетку. Кеб проехал мимо обширного и прелестного парка, окруженного домами со статуями и куполами, к ряду коттеджей возле вонючей канавы, неправильно названной каналом.
Эмили остановила кеб перед садовой калиткой коттеджа на дальнем конце ряда. Дверь отворила единственная теперь прислуга мисс Летиции — ее горничная.
По наружности это доброе существо принадлежало к числу несчастных женщин, которых природа, по-видимому, намеревалась сделать мужчиной, но передумала в последнюю минуту. Горничная мисс Летиции была высока, долговяза и неуклюжа. При первом взгляде лицо ее как будто состояло из одних костей. Кости виднелись на ее лбу, выдавались на щеках, достигали своего широкого развития в челюстях. Из впалых глаз этой несчастной женщины смотрели с равной строгостью на всех ее ближних суровое упрямство и суровая доброта. Ее хозяйка, которой она служила более четверти столетия, называла ее Бони. [3] Она принимала это жестокое прозвание за знак дружеской фамильярности, лестной для служанки. Никому другому не дозволялась эта вольность. Для всех, кроме своей хозяйки, она была миссис Элмазер.
3
Костлявая.
— Как здоровье тетушки? — спросила Эмили.
— Плохо.
— Почему мне прежде не дали знать об ее болезни?
— Из любви к вам она не хотела вас огорчать. «Не давайте знать Эмили» — таковы были ее приказания, пока она находилась в памяти.
— Находилась в памяти, Боже мой! — что вы хотите этим сказать?
— Она в горячке — вот что я хочу сказать.
— Я должна сейчас видеть ее. Я не боюсь заразиться.
— Не надо бояться никакой заразы. Но вы все-таки не должны видеть ее.
— Я непременно хочу ее видеть.
— Мисс Эмили, я не слушаюсь вас для вашей же пользы. Кажется, вы должны знать меня настолько, чтобы положиться на меня.
— Я полагаюсь на вас.
— Предоставьте же мою хозяйку мне, а сами ступайте в свою комнату — вам нужно отдохнуть с дороги.
— Я хочу ее видеть! — упрямо твердила Эмили.
— Нельзя, говорю вам! Как вы можете беспокоить мисс Летицию, когда она не может переносить света в своей комнате? Знаете ли какого цвета ее глаза? Красные, словно вареные раки.
При каждом слове этой женщины, недоумение и беспокойство Эмили усиливались.
— Вы сказали мне, что тетушка больна горячкой. А теперь вы говорите о какой-то болезни глаз. Пожалуйста, посторонитесь и пропустите меня к ней.
Миссис Элмазер невозмутимо распорядилась переноской вещей и отпустила кеб.
— Вы, кажется, не верите мне, — вздохнула она. — Хорошо! У нас сейчас находится доктор. Спросите его, пожалуйста.
Она отворила дверь гостиной и ввела Эмили.
— Это племянница хозяйки, сэр. Пожалуйста, попытайтесь задержать ее, а то я не могу.
Доктор Олдей был пожилой румяный человек, вполне освоившийся с атмосферой страданий и горестей. Он заговорил с Эмили так, как будто привык видеть ее большую часть жизни.
— Престранная женщина, — сказал он, когда миссис Элмазер затворила дверь за собой, направившись к хозяйке, — такую упрямицу, кажется, еще не приходилось мне встречать. Но предана, и, несмотря на неловкость, недурная сиделка. Боюсь, что не могу сказать вам ничего хорошего о вашей тетушке. Ревматическая лихорадка, усилившаяся от положения этого дома, выстроенного из глины и возле стоячей воды, последнее время усложнилась горячечным бредом.
— Это дурной признак, сэр?
— Самый худший; он показывает, что болезнь коснулась сердца. Да, ваша тетушка страдает от воспаления глаз, но это не самый важный симптом. Мы можем облегчить боль посредством охлаждающей примочки и темной комнаты. Я часто слышал от нее о вас — особенно после того, когда болезнь приняла серьезный характер. Что вы сказали? Узнает ли она вас, когда вы войдете в ее комнату? Около этого времени обыкновенно начинается бред. Я посмотрю, будет ли спокойный промежуток.
— Кстати, — продолжал он. — Может быть, мне следует объяснить вам, почему я решился послать вам телеграмму. Миссис Элмазер не хотела уведомлять вас о серьезной болезни ее хозяйки. Это обстоятельство, по моему мнению, возложило ответственность на меня. Бред вашей тетушки — я говорю о словах, вырывающихся у нее в этом состоянии, — по-видимому, возбуждает какое-то непонятное чувство в душе ее угрюмой служанки. Она не пустила бы и меня в спальню, если бы могла. Радушно ли приняла вас миссис Элмазер, когда вы приехали?
— Напротив. Мой приезд как будто раздражил ее.
— Я именно этого и ожидал. Эти верные старые слуги в конце концов всегда злоупотребляют своей верностью. Слыхали вы, что один остроумный поэт — я забыл его имя, он дожил до девяноста лет — сказал о человеке, который был его камердинером более чем полстолетия! «Тридцать лет он был прекраснейшим слугой, остальные тридцать лет он был самым суровым господином». Совершенно справедливо — я мог бы то же самое сказать и о моей экономке. Это интересная история, не правда ли?