Мой папа - Дед Мороз
Шрифт:
– Я всегда очень прожорлив. Привыкай!
Некоторое время она ошарашенно молчала, но потом тихо рассмеялась, склонив голову на его плечо:
– Хорошо. Привыкну. Люблю, когда у человека хороший аппетит. Это свидетельствует о его добром здравии.
Пока взрослые любезничали, Эльф потянул к еде, едва не сбив со стола графин с пряным рекомендованным официантом компотом. В последний момент Илье все же удалось спасти белоснежную скатерть.
– Я рад, что ты перешла в наш центр. Но еще более рад, что вообще тебя
– Я тоже очень рада. И, знаешь, может быть и в государственной медицине что-то изменится. Слышал, какая реформа у нас назревает?
– Да уж, не без этого. Десятки лет весь цивилизованный мир работает по единым протоколам, и только мы решили перейти на них на втором десятке двадцать первого века.
– Угу… А для этого врачам предлагают озаботиться изучением английского.
Илья сокрушенно покачал головой.
– Что? Я, конечно, тоже немного в шоке, но, может быть, это что-нибудь даст.
– Ничего не даст. Пока труд врача не станет достойно оплачиваться.
– Кажется, кто-то очень категоричен… - улыбнулась Надя, выбирая кусочек несоленого сыра с тарелки, чтобы Эльфу было что пожевать.
– Категоричен? Да брось! Единственная причина, по которой наши специалисты еще не уехали в те страны, где их по достоинству бы оценили, является как раз их незнание международных протоколов и английского. Выучи они это, кто здесь вообще останется?
Надя задумчиво пожала плечами:
– Может быть, такие неравнодушные дураки, как мы?
Глава 16
Да. Наверное. Он как раз и был неравнодушным дураком. Всегда был. С самого детства. Идейным. Боже! Сколько он набил шишек из-за этого своего неравнодушия? Принципиальности и прямолинейности? Да не сосчитать. Илья мог припомнить сотни историй из жизни, когда ему это дело боком выходило. По мнению многих выходило. Но сам он так не думал. А мама с отцом и ругались:
– Ну, что же ты сердобольный такой, Илюша? Ну, вот зачем ты в эту драку полез?
– Так они Йоську-то втроем в подворотне зажали! Отдай скрипку, говорят!
– А он что?
– А он не отдавал. Тогда те его пинать стали. И как тут было не влезть?
– А Йоська почему не защищался?
– Он инструмент спасал!
Как будто и так непонятно! Хорошо, что сам Илюша учился игре на фортепиано и с инструментом по улицам не ходил. Не то бы мало ли, что с теми хулиганами случилось, если бы он ходил с инструментом?! Беднягам и так досталось. Рука у Илюши была тяжелой. Он вообще всегда был богатырем.
– Илюшенька! Ну, что же ты этот шкаф пер?! Да как же ты один-то?
– Так тетя Циля попросила, мам.
– Ну, ведь не бережешь ты себя! После института в больнице батрачишь, после больницы – таскаешь шкафы… Ты зачем это придумал – шкафы таскать?! Надорвешься ведь! Тяжело…
Мама всегда преувеличивала. И вовсе он не надрывался. Он, можно сказать, опыт перенимал! Да и разве это тяжело - стокилограммовую бабушку с каталки - на операционный стол и назад? Вон, пацаны в спортзале и не такой вес поднимают. И вообще… А кто бы их поднимал, если бы не он? Как будто желающих много в онкологии санитаром на добровольных началах старушек поднимать… А он опыт перенимал. Да. Из-за плеча оперирующего хирурга следил за ходом операции, учился. В промежутках между утками и стокилограммовыми бабушками.
И вовсе он не надрывался. Нет.
– Что-то вы уж больно задумчив сегодня, Илья Савельич.
– Извини. Просто столько воспоминаний с этим городом связано.
– А если ты его так любил, то почему уехал?
– Вслед за родителями. Да и Алла хотела. Алла – это моя бывшая жена.
– Жалеешь?
– О браке? Или переезде? – улыбнулся Левин, но эта улыбка очень отличалась от всех его прежних улыбок.
– Если это намек на то, что я сую нос не в свое дело…
– Да нет! Что ты… - замахал руками Илья и, посерьёзнев, добавил: - Ни о чем я не жалею. Скажем так, тут было без вариантов. И в первом случае, и во втором. Каждый еврейский мальчик должен хоть раз жениться на той, кого выбрала мама.
Надя улыбнулась. Да уж… Хотя, может, это и правильно.
– А что сказали твои родители, когда ты решил вернуться?
– Ну, в восторг они, конечно, не пришли, но порадовались, что будет кому приглянуть за бабкой.
Так, болтая обо всех тех вещах, о которых болтают парочки на первом свидании, Илья с Надей поужинали. Эльф сначала послушно сидел в своем стульчике и с явным удовольствием трескал все, что ему позволяли взрослые, но через время потребовал себя освободить – громко стуча пухлыми ладошками по установленному столику.
– Он уже устал. Давай сворачиваться.
Илья кивнул, несмотря на то, что уходить не хотелось. А хотелось, сидя напротив Нади, смотреть на нее и смотреть… периодически отвлекаясь на проказника-Эльфа. Лучшего сына он и желать не мог. И лучшей женщины тоже. Чудеса… Как есть, чудеса!
Когда они неровным строем вышли на улицу, оказалось, что метель совсем разошлась! Мело так, что в десяти метрах ничего видно не было. Вьюга свистела и злилась. Бросала в лицо острые жалящие осы-снежинки. Эльф, недолго думая, заревел.
– Не видать нам елки! – прокричала Надя.
– Ну, это мы еще посмотрим! Пойдем!
Очищенные еще утром дорожки замело, но Левин как будто бы этого не замечал. Ступал все так же твердо и уверенно, в то время как Надя, увязая в рыхлом снегу, едва шевелила ногами. Пока дошла – аж вспотела. Пошарила в карманах в поисках ключа. Благополучно поднялись на свой этаж.
– Ну, вы раздевайтесь пока, а я сейчас!
– Постой, ты куда?
– Сейчас буду! – прокричал Илья, сбегая вниз по ступенькам.